Я хочу быть островом. Островом в море. Островом с маяком, сосновой рощей и лавандовым полем. Я буду лежать посреди воды, буду слушать ее, буду чувствовать макушкой ветер, буду играть камешками в одной своей бухте и пересыпать песок — в другой. Пусть на мне гнездятся чайки. А в сосновой роще живут рыжие лисицы. В шторма я буду петь песни, что-нибудь очень радостное, ведь острову бури не помеха. А потом — красивым узором раскладывать на берегу водоросли, ракушки и все, что принес мне в подарок шторм. Ночами буду зажигать маяк. Я буду лежать вдали от всех морских путей, но маяк все равно будет гореть каждую ночь. На всякий случай. Я хочу быть островом со множеством причалов, чтобы всем, кому тесно, скучно, радостно, грустно, всем, кто влюблен в море, всем, кто его не понимает, всем, кто хочет пособирать лаванду или забраться на сосну, можно было приплыть ко мне.
И в моих бухтах. Никто. Никогда. Не утонет.
Руслан
Про тот разговор в больнице, что я услышал случайно, ну, про меня и Седого… Все крутится он в голове, никак не могу его выбросить. Мне тогда стало так… не обидно, а я даже не знаю что. В этих словах было что-то неправильное, будто Седого надо меньше жалеть, раз у него младшая сестра есть. Будто его жизнь менее ценная, чем моя. И будто это как-то примиряет с тем, что случилось. Тогда-то я и спросил у папы, почему я у них один. Я специально такой момент выбрал, когда он выпил немного, — у него бывает такое настроение, когда обо всем можно спрашивать. А тут мне вообще повезло, он прямо разоткровенничался.
— Не знаю, — говорит, — ты такой был малыш чудесный… Мне казалось, что невозможно еще кого-то так же сильно полюбить, как тебя, какого-то другого ребенка. А зачем тогда рожать? А потом закрутило то одно, то другое. Да и мама у нас… сам знаешь, вся в работе. Ну, а потом уже поздно вроде стало.
Дурацкое какое-то объяснение, да?
Лиза
Я поняла, что есть один очень простой и действенный способ, если вдруг тебя кто-то из родных сильно бесит и хочется заорать. Надо просто представить, что он внезапно умирает. Вот хочется, например, маме что-нибудь ответить на ее ехидное замечание или, там, деду сказать, что у меня вообще-то каникулы и я не в рабстве, — я тут же представляю, что они умирают. Прямо сию секунду. Мало ли: сердце, например, остановилось, машина сбила, еще что-нибудь. И всё! Любое раздражение тут же проходит! Сразу понимаешь, как сильно ты этого человека на самом деле любишь!
Так что последние дни мы с Дёмой просто душа в душу живем. Раньше я бы уже сто раз на него наорала, а тут как представлю опять, что тот парень не успел бы — и все, нету нашего Дёмы, так вся злость проходит, все раздражение. Даже мама заметила, я слышала, как она папе сказала:
— Ли последние дни такая спокойная, задумчивая… что это с ней? Влюбилась, что ли?
Кстати, про «влюбилась»…
Я подошла к забору и бухнула:
— Не проболтались?
Он оторвался от телефона и посмотрел так, что я поспешно добавила:
— Ну, Артем же… маленький…
Он встал с гамака, к забору подошел.
— А твои?
— Нет, я слежу.
Получилось по-дурацки. Будто я слежку какую-то за всеми устроила, а Руслану вообще не доверяю. Хотя мне самой вообще-то ужасно хотелось обо всем рассказать! И маме, и Насте, и девчонкам!
— Да они уже забыли всё, — пожал плечами Руслан.
— Забыли?!
Я, наверное, глаза вытаращила, как ненормальная, потому что он пробормотал что-то неразборчиво. Забыли?! Я не знаю, как там Артем его, а Дёма всю ночь во сне вскидывался. Я даже легла с ним рядом, чтобы он родителей не разбудил. Всё равно не спала всю ночь. Я уже хотела этому дураку
