— Буду сохранять твои 36,6.
— Мне кажется, у меня сейчас всего 10, — пробормотал Рус растерянно. Никогда в жизни его никто так не обнимал, даже мама. По крайней мере, он этого не помнил.
Резкий порыв ветра взрыхлил воду Каришки, тронул шары перекати-поля, прибившиеся к берегу, всколыхнул деревья. И тут же резкий солнечный луч прорезал тучи, скользнул по песку, по реке, удлиняясь, расширяясь. Еще секунда — и хлынуло через прореху в тучах солнце. Весь остров тут же вспыхнул сотнями огней. Светилась, искрилась, переливалась каждая капелька, каждый блестящий от воды лист, каждая вымытая травинка. Ветер погнал тучи за горизонт, как послушное стадо овец. От земли шел пар. Где-то в глубине острова запела одинокая птичка, тоненько, радостно; ей ответила другая, потом еще одна и еще. И скоро весь остров гремел птичьим щебетом.
— Надо же, какой оркестр, — усмехнулся Рус.
— Радуются солнцу.
Они сидели на берегу, смотрели на Каришку.
— Надо что-то делать, — сказал Рус.
— Я не доплыву.
— Может, я поплыву, а ты мне объяснишь, как дойти до деревни? И я позову на помощь. У Вадима есть лодка.
Лиза на него даже не посмотрела. Спина и шея у нее как-то сразу затвердели. Но она сказала спокойно, даже равнодушно:
— Конечно. Не сидеть же тут вечно.
Они помолчали.
— Как ты думаешь, сколько времени? — спросила Лиза.
Рус достал телефон.
— Половина первого. Батарейка садится…
— Связи нет?
— Нет.
Лиза вздохнула.
— Там все просто. Переплывешь, поднимешься на холм, спустишься с него. Потом вдоль картофельного поля, оно большое, я не знаю, сколько там топать. Потом будет сверток… там главное — не пропустить его, а то я не знаю, куда можно уйти. В общем, как поле закончится, надо сразу же повернуть налево, там еще такое дерево… ну, разлапистое. И по этой тропинке еще через лес ехать примерно… то есть идти… я не знаю сколько, Рус. Наверное, час. Потом будет кладбище, а за ним уже близко. А лес закончится — пойдут дачи. Ну, тут попросишь кого-нибудь, чтобы тебя до деревни подбросили.
Она говорила совершенно безучастным голосом. Равнодушным. Русу даже не по себе стало. Ей все равно, как он доберется? И что она тут одна останется? Вряд ли он успеет до темноты вернуться за ней! Конечно, он сразу же! Но все равно: до темноты — вряд ли.
— Ты не боишься? Ну, тут…
— Какая разница? Другого ведь выхода нет.
Она встала, сказала небрежно:
— Пойду вытащу велики из ямы. Надо же где-то спать.
И пошла, прихрамывая, ни разу не оглянувшись. И тут Рус понял. Она не верит! Не верит, что он вернется до ночи, что он успеет! Она думает, что он уплывет, и все! А ей придется тут ночевать! Одной!
— Лиз!
Она остановилась. Но не обернулась. Опустила голову.
— Ли, ну ты чего? Я же быстро, и сразу назад. — Он подошел, взял ее за руку.
— Конечно…
— Еще далеко до ночи, мы успеем, тебе не придется здесь ночевать и…
Рус замолчал. Какой-то странный звук послышался ему.
— Слышишь?
— Да.
Звук был такой, что мороз по коже. Будто ребенок плачет из последних сил, ни на что не надеясь. Они пошли на звук вместе, не расцепляя рук.
— Это кто-то живой так пищит, — шепотом сказала Лиза.
Они продрались сквозь кусты и увидели, что за иву на берегу зацепилось деревце — его, наверное, принесло рекой, — а на деревце сидит котенок.
Котенок был маленький, тощий, белый с серыми, дымчатыми пятнами. И какой-то чересчур глазастый. Из-за худобы глаза казались просто огромными
