Итак, миф о беспробудном русском пьянстве оказался действительно мифом. Не в том аспекте, что на Руси никогда не пили. Пили, конечно, и немало. Но и русское общество, и, что важнее, русское правительство осознавали эту проблему и искали эффективные и долговременные пути ее решения. Реформа 1894–1902 годов не только сокращала потребление водки, но и способствовала повышению качества алкогольной продукции, развитию новых отраслей промышленности (стекольной), повышению культуры населения как в сфере потребления спиртных напитков, так и в целом развитию здравоохранения. При этом русское правительство было готово пойти на сокращение своих доходов от питейного сбора, справедливо рассчитывая на увеличение других доходов и дальнейшее «возрастание благосостояние населения». В результате пьянство было серьезно ограничено, уровень потребления алкоголя в стране стабилизировался, что подтверждается статистическими показателями. А происходившее при этом изменение культуры потребления водки и других напитков способствовало улучшению здоровья населения, сокращению числа «пьяных» преступлений, росту рождаемости. И хорошо бы нам сейчас воспользоваться хоть крупицами того опыта…
Вместо послесловия. Миф одиннадцатый. Обреченная империя?
С момента первого издания этой книги прошло уже 9 лет. За эти годы автор продолжал собирать материалы о забытых страницах истории Российской империи, часть из которых были опубликованы в новых книгах[203], статьях, публикациях в Интернете и т. д. Мне неоднократно приходили отзывы и вопросы читателей и одним из наиболее часто встречающихся был такой: «Если Российская империя была такой хорошей страной, то почему же она погибла в 1917 году?». И сейчас, в столетнюю годовщину трагических событий семнадцатого года, оставить его без ответа при новом переиздании «10 мифов о Российской империи» не представляется возможным.
Хотя за минувшее столетие историками написаны тысячи (если не десятки тысяч томов) и сотни тысяч научных статей, опубликовано огромное множество документов, но непротиворечивой картины произошедшего в феврале 1917 года нет до сих пор.
В этой теме влияние идеологии и текущей политики сильно, как ни в какой другой отечественной исторической науке. Советские историки, стоящие на твердой основе теории Маркса, были вынуждены объяснять противоречие — согласно учению основоположников, революция должна была произойти в наиболее промышленно развитых странах, где противоречия между пролетариатом и буржуазией достигли максимальной остроты. И такая революция должна носить всемирный характер, ибо «у пролетариата нет отечества». Россию же Маркс и Энгельс считали реакционной и крайне опасной для революции страной.
Для решения проблемы коммунистам пришлось на страницах учебников разделить русскую революцию на две — Февральскую и Октябрьскую, и наибольшее внимание уделялось последней, а первая — подробно не изучалась.
Позднесоветским историкам пришлось еще хуже — им приходилось сочетать миф о «вековой русской отсталости» с марксовым учением. В итоге родилась концепция о погибающей от своей архаичности русской государственности, которую большевики спасли от распада, пусть и чрезвычайно жестокими методами. В рамках этого подхода, которого и по сию пору придерживаются многие «красные» историки, Февральская революция стала осуждаться, а Октябрьская — оправдываться.
Историки русской эмиграции объясняли революционные события либо слабостью и ошибками последнего государя (таких было меньшинство), либо коварным заговором, за спиной которого стояли иностранные и транснациональные силы. Эта точка зрения стала чрезвычайно популярной в «белой» среде, но в некоторой степени поддерживается и «красными» историками, которые видят в факте заговора свидетельство глубокого кризиса русской государственности.
Среди православных историков широко распространен тезис о серьезном духовном кризисе, охватившем русское общество в начале XX века, следствием чего стала измена народа своему государю и последовавшее падение в бездну беззакония. Причины кризиса усматривают кто в реформах Петра Великого, подорвавших будто бы глубинные основы русской жизни, кто — в деятельности либеральной интеллигенции, кто — в коварстве масонов.
Примечательно, что все эти теории, в сущности, не противоречат друг другу. Духовный кризис вполне может совпадать с обострением классовой борьбы, а заговоры можно плести в любое время.
Парадоксально, но в нашей историографии весьма мало работ, подходящих к истории событий 1917 года, не придерживаясь какой-либо из перечисленных выше концепций. И это неудивительно. Редко кто может остаться хладнокровным при виде грандиозной трагедии русской катастрофы.
Объективную картину гибели царской семьи в Екатеринбурге мы имеем благодаря подвижнической работе судебного следователя Н. А. Соколова, который, несмотря на хаос Гражданской войны, провел квалифицированное расследование по всем правилам юриспруденции, оставив нам юридически и исторически корректное описание событий.
А вот расследования событий февраля 1917 года по сию пору еще не проведено. Убийство Российской империи остается нераскрытым. Это дело еще ждет своего следователя, пока же можно лишь обозначить некоторые важные факторы и процессы, которые помогут нам понять, что же произошло и почему историческая Россия перестала существовать.
