Щека оказалась влажной. Он удивленно тронул лоб – нет, рана от пули Вангели затянулась. Он посмотрел на правую ладонь, затем на левую – и увидел длинный порез от впадины между большим и указательным пальцем до самого запястья. Будто кто рассек кожу точно по линии жизни, и теперь из ранки сочились и падали в воду темные капли.
Как он не заметил прежде?
Теодор сжал руку в кулак, надеясь, что кровь сама остановится. Перевязывать было нечем. Да и пустяк рана-то, хоть и длинная. Кэпкэун достал или сам где поцарапался? Ох уж эта Полночь, все здесь кусает, жалит, бьет, добра ждать неоткуда. На всю чернющую Полночь только одно светлое пятно – Кобзарь: в броской смешной одежде, неунывающий и улыбчивый настолько, что, кажется, у него другого выражения лица и нет, только улыбка. Зато улыбаться он умеет на все лады – укоризненно, насмешливо, игриво, задумчиво…
Тео брел, поскальзываясь на камушках, пять минут, десять… Кровь не останавливалась. Хуже всего было то, что она в изменившемся зрении Тео была теперь черная. «Будто мертвячья», – содрогнулся он.
– Смотри-ка, – Змеевик указал на покатый берег впереди, – там ирисы обломаны. Ох уж эти барышни: как хору танцевать – сама грация, а скрыться в лесу – будто медведь ломился.
Вик покачал головой. Тео отметил, что в речи парня все чаще и чаще всплывают шутки – и порой под стать Шнырялиным. Точно говорят: с кем поведешься… Да и лицо парня – каменное в начале похода, все чаще и чаще выражало эмоции. Тео не раз уже замечал, как, бывало, Шныряла скорчит рожу или хохотнет, и на лице Вика что-то такое похожее отразится. Бледной тенью, но таки отразится. Глядишь, неделю-другую с ними поошивается и начнет городить всякое разное! Ну как Шныряла, а ей палец в рот не клади, вечно такое ляпает, аж уши сворачиваются.
Они прошли еще немного.
– Стой! – шепотом крикнул Тео и замер. Он четко видел на илистой глине отпечаток. След небольшого ботинка. Змеевик, подергивая широкими плечами, подошел и тоже уставился под ноги. И тут…
– Ох уж эти парни! Как барышня в праздник украсит себя монистом, так сразу кривятся: зачем столько цацек? А как в опасное путешествие отправляться, где нужно быть бесшумным и осторожным, так сразу: «Где мои чертовы кольца? Срочно украсить всю башку, чтобы каждая тварь за версту слышала: гром гремит, коса трясется – Змеевик в лесу крадется!»
Змеевик, ошеломленно хлопавший глазами, вдруг запрокинул голову и расхохотался. Впервые за все путешествие, в полный голос. Но от Тео не укрылось, что в смехе было облегчение.
Они выбрались на берег с примятыми ирисами и в лунном свете разглядели у большого камня, полускрытого густым терновником, стоявшую на коленях Санду. Тео увидел ее большие, радостно удивленные глаза на белом лице. Едва Теодор столкнулся с ней взглядом, хоть меж ними и было еще много шагов, сердце так и ухнуло в груди, так и забилось. Болезненно и гулко, точно колокол. В животе екнуло, голова пошла кругом от радости.
Живая!
Живые!
Опомнившись, Теодор бросился к Санде, хлопая полами плаща, путаясь ногами в длинной осоке. Но Вик его опередил. Парень в два счета оказался возле камня, мельком кивнул Санде, обогнул колючие заросли терновника и застыл.
Санда вскочила на ноги и, только Теодор успел столкнуться с ней взглядом второй раз, отчего сердце вновь ухнуло, бросилась ему навстречу. Теодор, не соображая, что делает, наклонился, и одна ладонь девушки легла на его плечо, другая скользнула за спину, нежная щека прильнула к его изуродованной щеке… И Тео задохнулся от какого-то неведомого, щемящего чувства, которое, казалось, вот-вот поднимет его высоко над землей; это чувство хлынуло откуда-то из самых глубин души и сметало все на своем пути, словно волна кровавого тумана, но совсем другое, совсем другое… Какая-то огромная радость вперемешку с болью и страхом.
Он неловко дернулся, чтобы прижать к себе Санду, но та отступила, и руки Тео неловко повисли в воздухе. В лице Санды не было ни кровинки, губы тряслись, челка стояла дыбом, глаза ярко блестели.
– Вы в порядке? Да? А как вы… здесь?..
Потом девушка скользнула по нему цепким взглядом, обернулась на Змеевика, все еще стоявшего неестественно прямо, и ринулась обратно к камню. Тео недоуменно побрел за ней.
Санда присела на корточки и положила ладонь на руку Шнырялы. Та полулежала возле камня, вытянув ноги. Косынка съехала набок, длинные золотисто-рыжие локоны выбились из-под нее и разметались по плечам. На Теодора глянули темные запавшие глаза на узком белом лице; у всех нежителей и так лица бледные, но девушка выглядела еще мертвеннее, чем обычно. «Словно призрак», – подумал Тео и испугался.
– Ну, привет, Теодор, – бросила Шныряла.
Он хотел ответить, но тут увидел. Рука девушки лежала на животе, а под ладонью по рубахе расплывалось мерзкое багровое пятно. Тео словно ледяной водой окатило.
Все-таки ошиблись. Раненых было двое: кэпкэун и его пленница.
Тео поднял глаза и обменялся со Шнырялой тоскливым взглядом. Он шагнул было поближе, но тут Змеевик наконец отмер, рухнул на колени, протянул
