— Да что ж так больно-то!
— Перелом ребер — штука болезненная, но, если не повреждены легкие или плевра, неопасная. Зарастет, короче.
Ромео осторожно устроился на кровати.
— Дышать шибко больно.
— Ничего, сейчас сделаем обезболивающее, успокоительное, поспишь чуток.
Ромео, как ему и полагалось, был бледен, красив и несчастен. Еще бы! Вместо свидания — пять сломанных ребер!
Я вышел из палаты и увидел, что Тамара Сергеевна с поста изо всех сил машет мне рукой. Я поспешил к ней.
— Ты подумай, Саня! Девушку с сотрясением привезли.
— Эка невидаль!
— Да ты послушай! У лифта трос оборвался, и при таком падении она всего-то сотрясение получила!
— А вам бы перелом позвоночника с разрывом спинного мозга! — сказал я, один в один скопировав ее интонации.
Тамара Сергеевна засмеялась.
— Мне бы чайку да грелку к ногам! Ноги гудут. Иди в приемный покой, на коляске ее привезешь.
Я побежал на первый этаж, в приемный покой. На кушетке сидела девушка: волосы собраны в куцый хвостик, глаза круглые, птичий клюв вместо носа. Филин какой-то. Сестра протянула мне историю болезни. Я взглянул и прочитал: «Филина Татьяна Аркадьевна». Правильная фамилия.
— Татьяна Аркадьевна, поехали, — сказал я.
— Куда это?
— В отделение. Лечиться будем.
— На этой? — брезгливо поморщилась Филина.
— Да, на коляске. Сотрясение у вас, мозгу нужен полный покой.
— Слышь, не гони лошадей, — раздраженно сказала по дороге моя пассажирка.
— Что-то не так?
— Ага. Тошнит. И голова кружится сильно.
— И должно тошнить, — в тон ей ответил я, — сотрясение же. Повезло: даже ни одного перелома.
— Это еще неизвестно. В момент удара меня как молнией боль пронзила, от затылка до ступней.
— Олегу Ивановичу все подробно расскажешь.
— Ну всё, поехали! — приказала Филина.
— Не понукай — не запрягала.
— Как же — не запрягала? А кто везет?
Молча заехали мы в отделение.
— Девушка поступила! Это хороший знак! — сказал Олег Иванович, подходя к нам и напевая: — «Ах, зачем эта ночь так была хороша-а!»
Написав столбик назначений в историю болезни, он принялся наставлять медсестру:
— Назначения выполнять неукоснительно, Тамара Сергеевна, слышишь? Постельный режим — в постели лежим! Трясения тут на семь баллов!
— А то я не знаю! — огрызнулась Тамара Сергеевна. — И не пойте вы про эту хорошую ночь — накли?каете!
— Вот! Смотри, Саня, что я терплю! — изобразив обиженного начальника, пожаловался Олег Иванович. — Грубят, рот затыкают. Мягкий я потому что. Вот станешь заведующим, в ежовых рукавицах своих держи!
И пошел в кабинет — «переживать» обиду.
А дальше пошли черепа! Перелом основания черепа, перелом затылочной кости черепа, перелом с повреждением мозговой оболочки, перелом с сотрясением мозга. Удар тупым предметом, удар острым предметом — вот и вся история перелома.
В основном это были кадры, которые, крепким спиртным отметив победу, подняли свой боевой дух и в заварушке получили по голове. Олег Иванович разглядывал рентгеновские снимки черепов, осматривал поступивших «бойцов», как он их называл, все время напевая: «Ах, зачем эта ночь…»
Я стоял рядом, когда он занимался «бойцом» Железняком, от которого знатно разило спиртным.
— Смотри, Александр, — указал Олег Иванович на ухо Железняка, залитое кровью, — барабанная перепонка пошла к чёрту. Это перелом средней черепной ямки — и без рентгена ясно. И ликворея имеется.
Я вопросительно взглянул на Олега Ивановича: «Ликворея? Нет, не помню, что за ликворея».
— Ликворея, если ты все еще не в курсе, это истечение спинномозговой жидкости («ликвор» по-латыни) из носа и уха. Это значит, коллега, что задета твердая мозговая оболочка.
