слова.
— Все ли вам ясно?
— Абсолютно все, товарищ Сталин.
— Ну, желаю вам успеха. До свидания!
Ушел я в приподнятом настроении. Этому были две причины. Первая та, что, видимо, завтра я получу приказ о формировании полка и смогу, наконец, улететь и приступить к выполнению намеченного плана боевой подготовки. Вторая — более важная: за несколько посещений Кремля я увидел, какая огромная и интенсивная работа ведется партией и правительством по перевооружению нашей армии под прямым и непосредственным руководством Сталина и с какой быстротой претворяются в жизни все решения Кремля.
На другой день я получил приказ о формировании полка и присвоении мне воинского звания «подполковник». Я просил разрешения сразу вылететь в Смоленск, но был вынужден задержаться на сутки, так как появляться командиром полка в штатской одежде мне было запрещено.
Без всякого сожаления мы с экипажем покидали Москву: столько было планов, столько предстояло забот и хлопот, что буквально каждый день был дорог.
Война!!!
Полк укомплектовался быстро. Прибыло шестьдесят бывших гражданских летчиков, уже одетых в военную форму.
Прибывали группами штурманы, стрелки-радисты, стрелки, технический состав, командные кадры. К февралю полк был полностью укомплектован и приступил к боевой подготовке.
Летный состав, как и следовало ожидать, очень быстро овладел самолетами Ил-4[26]. Это было вполне естественно, так как каждый из них имел большой практический опыт в летном деле. Главной задачей была подготовка штурманов и стрелков-радистов. Вся строевая подготовка была отменена. По двенадцать часов в сутки шли практические занятия со штурманами и радистами по радионавигации и связи. Заместитель командира полка по радионавигации и связи (эта должность впервые была введена в армии) Николай Афанасьевич Байкузов, пролетавший со мной в экипаже всю финскую войну, работал почти круглые сутки. Наши два «Дугласа» были переоборудованы в летающие лаборатории для штурманов, где одновременно могли работать двенадцать человек, постигая «тайны» радионавигации и не мешая друг другу. В казармах, классах, на квартирах были установлены зуммеры для тренировки по радиосвязи. Работа шла полным ходом. Я лично занимался с командирами эскадрилий отработкой элементов слепых полетов непосредственно в воздухе. Н. А. Байкузов работал с руководящим штурманским составом, практически обучая людей умению пользоваться всеми средствами и способами радионавигации в слепом полете. Много пришлось мне с ним полетать по разным маршрутам в плохую погоду, и какова же была радость штурманов, когда они всякий раз при помощи средств радионавигации вне видимости земных ориентиров точно выводили самолет на «цель»!
Стремление к практическим познаниям было столь велико, а взаимоотношения руководящего состава и подчиненных столь просты, что через пару месяцев личный состав полка стал крепко сколоченным ядром. В начале мая прибыла из Москвы комиссия проверять боевую подготовку полка. Начальник штаба полка майор В. К. Богданов, удивительно скромный и тактичный человек, не раз предупреждал меня, что мы не выполнили программы строевой подготовки и что здесь могут быть большие неприятности, — уж это он знает точно, по опыту своей долгой строевой службы.
Он всегда тактично поправлял меня, когда я, запоздав по какой-либо причине на разбор, проводившийся в той или иной эскадрильи, извинялся и приводил что-либо в свое оправдание. После разбора он внушал мне, что командир не опаздывает, а задерживается, не спит, а отдыхает, и так далее: такова военная этика. Все эти замечания я принимал с чистым сердцем и старался не повторять ошибок, так как в пояснениях начальника штаба был определенный здравый смысл. А вот с чем я был не согласен, так это с тем, что по плану огромное время отводилось строевой подготовке и совсем мало, с моей точки зрения, таким важным дисциплинам, как радиосвязь и радионавигация. На свой страх и риск, все время, отведенное на строевую подготовку, я приказал использовать для изучения и освоения этих важных дисциплин. И результаты радовали. Что-то скажет прибывшая из центра комиссия?
Пять дней работала комиссия и высоко оценила боевую подготовку, что же касается строевой, то ее признали неудовлетворительной, а в акте проверки прямо записали, что «строевая подготовка отменена личным распоряжением командира полка». И лишь когда отдельные члены комиссии стали высказывать мне свои соболезнования, я понял: вопрос этот столь серьезен, что все остальные достижения личного состава полка могут пойти насмарку. Мое удивление было столь велико, что я обратился к председателю комиссии полковнику Л. А. Горбацевичу, назначенному начальником одного из управлений ВВС вместо генерала Проскурова, с вопросом: правда ли, что результаты хорошей боевой подготовки полка могут быть отброшены в сторону из-за того, что я отменил строевые занятия? Горбацевич ответил, что строевые занятия тоже являются предметом боевой подготовки и что за неудовлетворительные показатели по этой дисциплине командиров обычно снимают. Ответ, конечно, логичный и ясный. Я отдавал себе отчет, что строевая подготовка — необходимая, неотъемлемая часть боевой подготовки. Но ставить ее во главу угла даже в том случае, когда вопросы боевого применения части на высоте? Этого я понять не мог. И вот тут я впервые за все время вспомнил Сталина…
Горбацевич сказал, что раз полк подчинен непосредственно центру, он будет докладывать результаты проверки руководству ВВС, а выводы пусть делает начальство. Стало как-то легче на душе, стало ясно, что комиссия имела определенные установки и что оргвыводы могут последовать лишь после доклада «наверху».
Проверявшие уехали. Командование полка приуныло. Пришлось собрать личный состав, доложить результаты проверки, разъяснить, что за плохую строевую подготовку меня, конечно, взгреют, но я уверен, что этим дело и кончится. Нам же нужно сделать соответствующие выводы и подтянуться, но не за счет специальных предметов. Было решено три раза в день на прием пищи ходить строем и отрабатывать нужные элементы. Со следующего дня, чеканя шаг, с лихими песнями, эскадрильи шли в столовую. Чего только не сделают люди, если захотят. Но все же, честно говоря, какой-то промежуток времени жили мы в напряженном ожидании выводов по результатам проверки.
Пролетела неделя-другая, подходил к концу месяц — о комиссии ни слуху ни духу. Начальник штаба высказал утешительную мысль, что, поскольку прошло уже много времени, никакого документа, кроме составленного акта, по-видимому, не будет. Так оно и получилось. До сих пор мне неведомы выводы, сделанные по итогам проверки, и на каком этапе эти итоги канули в вечность. Но одно всем нам в полку стало ясно: боевая подготовка есть главное, а главное всегда должно оставаться главным.
Задачи, поставленные полку, были рассчитаны на столь сжатые сроки и так широки по объему, что, прямо надо сказать, время было загружено до предела.
Наступил июнь. Прошло более четырех месяцев после моего назначения, а я еще не был в Минске и не представился начальству. Начальник штаба все так же тактично и не один раз напоминал мне, что надо бы поехать туда, непременно представиться. Наконец, запросив разрешение, я поездом выехал в Минск. Там я прежде всего направился в штаб ВВС округа представиться командующему и начальнику штаба. Начальник штаба полковник С. А. Худяков[27], познакомившись со мной, шутя сказал:
— А мы думали, что вы нас не признаете!
«Как прав был мой начштаба», — подумал я.
Полковник Худяков оказался весьма обходительным человеком. Рассказал о житье-бытье ВВС, о том, что штаб готовится к военной игре. Посоветовал, не откладывая, зайти к командующему ВВС генералу И. И. Копцу[28] и обязательно — он не раз это подчеркнул — представиться командующему Западным Особым военным округом генералу армии Д. Г. Павлову[29].
Встреча с генералом Копцом состоялась, а генерал Павлов должен был приехать завтра со строящихся новых оборонительных рубежей. Полковник Худяков советовал задержаться до его приезда, а сегодня решить в штабе интересующие меня вопросы по работе тыла. В гостиницу я попал часов в шесть вечера. Номер был на двоих, и в нем уже сидел генерал в общевойсковой форме. Я попросил разрешения и вошел. Завязался разговор. Оказалось, он тоже дожидается командующего округом.
Смуглый, выше среднего роста, статный, с небольшими черными усами и хорошей военной выправкой, он с грустью поведал мне, что его, кавалериста, назначили командиром механизированного корпуса и на днях свели со двора его коней. Я искренне ему посочувствовал. Действительно, переключаться с коня на танк — задача необычная, тем более для такого закоренелого, влюбленного в свое дело кавалериста, каким оказался мой собеседник. Ведь и коней-то у него свели со двора, оказывается, для того, чтобы о старом и помина не было. Неожиданно в памяти всплыл кабинет в Кремле, где днем и ночью кипела напряженнейшая работа по перевооружению нашей армии. И вот здесь, в Минске, я был свидетелем одного из эпизодов такого перевооружения. Я заинтересовался: как же кавалерия будет переходить на танки? Правда, в тактике есть что-то общее, а в остальном… В одном случае — лошадь и человек на ней; особых знаний, кажется, и не требуется. А ведь танки — это техника, которую нужно изучить и освоить. «Вот в том-то и дело», — ответил генерал. Настроение, как я заметил, у него было подавленное… Я пошел поужинать и посмотреть город, который знал только с воздуха, а когда вернулся в гостиницу, генерал уже спал.
Утром, проснувшись, я увидел, что постель его пуста. Спросить фамилию его я накануне постеснялся, а больше встретиться мне с ним не пришлось. Как сложилась его судьба? Жив ли он?
В тот день я в двенадцать часов явился к командующему округом.
В кабинете за письменным столом сидел довольно массивного телосложения человек с бритой головой, со знаками различия генерала армии.
Павлов поздоровался со мной, спросил, почему так долго не приезжал в Минск, поинтересовался, что мне нужно, и сказал, что давно уже дал распоряжение, чтобы нас всем обеспечивали, так как об этом его просил Сталин. Только я начал отвечать на его вопросы, как он, перебив меня, внес предложение подчинить полк непосредственно ему. Я доложил, что таких вопросов не решаю.
— А мы сейчас позвоним товарищу Сталину. — Он снял трубку и заказал Москву.
Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает встречные вопросы.
— Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчет Голованова? Ясно.
Он положил трубку.
— Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе.
