— Наверное, мы здесь с Советами на одной платформе.
— Вполне.
— Я попробую через пару недель объявиться в Пекине. Вы там сможете быть?
— Смогу. Для нас особых преград нет. Тем более, что Чан всегда нам сделает соответствующие пропуска.
— Он и нам сделает. Но нам нужно много. Если наших некоторых людей оформлять как тибетцев: есть шанс?
— Думаю, что да. Тибетцы отличаются от самих китайцев. В Тибете много европейцев уже пятыми поколениями живут.
— А какие ещё провинции можно использовать?
— Те, которые рядом с границей СССР. Там двести и более лет разного рода европейцы живут.
— Это идея.
— Тем более, что многие вживлены в приграничные районы, как спящие шпионы — спящие до поры до времени.
Эксперт догадливо рассмеялся.
— Попробуй таких выяви. У них и дети уже чистокровные китайцы.
— Несомненно. И информированы они не хуже нас.
— Это точно.
— В Шанхае много европейцев. Там они уже второй век живут.
— Надо поднять бумаги. Мысль хорошая.
МакКинрой неожиданно встрепенулся.
— Уважаемый настоятель, прекращаем. А то мы с вами сильно разговорились. Вану это не понравится.
— Да, да. Всего хорошего, генерал. До встречи.
— До встречи.
Глава десятая
Бешенство разума. Красный дракон Мао
«Я — вождь земных царей, я царь Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидона я ниспровёрг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон,
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Сегодня Председатель великой страны не вкушал мозги маленьких обезьянок и не торопился вкушать женское грудное молоко молоденьких мамочек. Вечность молодости не получалась. Вечность здоровья, тоже. В чём-то, самом главном, природа не доработала для великих и величайших. У крышки гроба, почему-то, все не только равны, но и жалки. Жаль. Очень жаль.
Старый, больной и дряхлый, но ещё великий и ужасный, для большой страны, Мао сидел на диване под клетчатым пледом, ёжился от проникающего озноба. Взгляд у него был притухшим, но по-прежнему, узким и злым. Племянник, незаметный и незаменимый, министр-советник, настороженно сидел напротив и чутко ловил глухие слова мудрого и всесильного дяди.
Неподвижное лицо Председателя серело и бледнело от внутренних болей организма. Он медленно, шаркающее, выдавливал из себя внутренние обиды собственных болячек.
— Что-то мне всё хуже. Что-то плохо и хуже. Жить, даже не охота от болячек внутри. Готовы, эти тибетские старики, меня лечить, оживлять: или не
