не забывая удовлетворять свои увлечения с простодушием не знающего пресыщенности херувимчика. Ужасно избалованный своей матерью, он вырос, царя среди сестер и братьев, где всегда чувствовал себя избранником. Поскольку никто не осмелился подвергнуть сомнению родительское решение, он совершенно естественно унаследовал семейный ресторан, который тотчас же перекрестил в «Мой Цыпленочек», как напоминание о ласкательном прозвище, которым наградила его маменька еще в самом нежном возрасте.
Как всегда Лора не смогла удержаться и описала ситуацию с добавлением персонажей и декораций и только после этого представила ее Пако. Так он мог лучше уловить ее дух и запечатлеть неумолимым глазом своего объектива. Сосредоточившись, фотограф молча слушал.
Им понадобилось всего пять минут, чтобы дойти до улицы Мерсьер и толкнуть тяжелую, обитую гвоздями дверь ресторана. Едва оказавшись под высоким стрельчатым потолком первого зала, Лора увидела скорбное лицо Жиля и не смогла скрыть своего волнения. Его глаза покраснели, веки опухли, щеки обвисли, кожа приобрела восковой оттенок — он потерял все свое обычное благодушие. Даже живот, хоть и выпирал по-прежнему, казался теперь каким-то дряблым и распущенным, словно его туловище, еще вчера такое крепкое и молодцеватое, больше не могло его выдерживать, словно плечи, обычно такие могучие, сегодня лишились силы и отреклись от своего недавнего чванства.
Мандрен на какой-то краткий миг остолбенел при появлении гастрономического критика. Потом медленно обогнул стойку, подошел к Лоре и заключил ее в объятия.
— Как я рад вас видеть, — сказал он наконец, подавив рыдание. — Ну что за паскудство! Жером был таким хорошим мужиком!
Лора не мешала его излияниям, хоть и была смущена такой неожиданной фамильярностью; ее небольшое тело было целиком поглощено этим могучим объятием, нос утонул в складках белой куртки с изображением желтого цыпленка. Она подождала, когда ресторатор немного успокоится, и высвободилась.
— Как вы догадываетесь, я пришла к вам вовсе не по работе, — сказала она с чувством.
Жиль Мандрен вытер лицо клетчатой тряпкой, висевшей у него на поясе.
— Не знаю, как я смогу работать сегодня… но придется!
— А вы не думали закрыться?
— Через четверть часа люди придут, у меня больше половины столиков забронировано. Как говорится, шоу продолжается!
Мандрен направился к кухне, они пошли следом.
— Никогда не следует начинать день с пустым нутром, — бросил он, начав резать большущий каравай хлеба, захрустевший под его ножом. — Возьмите себе тарелку из стопки и накладывайте… На здоровье!
Пако приблизился к длинному столу из нержавейки, на котором помощник повара заканчивал расставлять блюда. Ветчина, приправленная резаной петрушкой в божоле, гратоны[43], сардельки с фисташками и сморчками, сычуг со шпинатом, колбаса из белого птичьего мяса с фуа-гра, салат со свиным рылом или с говяжьими губами, сухая лионская колбаса «розетта», толстая лионская колбаса «жезю», колбаса «сабоде?»[44], тушенная в красном вине, — у фотографа глаза разбегались. Он вооружился фотоаппаратом и сделал несколько снимков.
— Эй, артист! Забудьте пока о работе, так ваша начальница сказала… — громыхнул Жиль Мандрен, протянув ему ломоть хлеба, на который только что положил кусок теплой сардельки. — Вот, держите-ка, это посерьезнее будет.
Пако не пришлось долго уговаривать, и он тотчас же впился в угощение зубами. Стоявшая чуть поодаль Лора удовлетворилась тем, что поклевала два фирменных блюда этого ресторана: достала из низкой кастрюли ножку цыпленка в уксусе и отведала от нее два крохотных лоскутка мяса, а также взяла себе немного пирога с птичьей печенкой и стала медленно смаковать бархатистую начинку, таившуюся под воздушной корочкой суфле. Чтобы превознести изысканность этих блюд на вкладыше с рецептами, которые публиковались в «Гастрономических радостях», этого ей было вполне достаточно; но в первую очередь дегустация успокоила ее тем, что здесь все осталось неизменным: то же изощренное равновесие между кисловатым и маслянистым, то же мастерство приготовления и безупречное искусство подавать немудреную и вполне доступную пищу — хотя так сложно сделать это просто.
Заглотив горсть корнишонов, Пако перешел к колбасам — к «розетте» и «жезю». Затем, между двумя снимками, сделанными из последних сил, на которых запечатлел хозяина, пробующего перечный соус с кончика своей деревянной ложки, он приступил к серии маленьких бутербродиков с различными паштетами, которые Мандрен непременно хотел впихнуть в него.
— Это деревенский террин[45], с вечера остался… Рядом немного кролика… Здесь мусс с белыми грибами… А там кабан…
Лора поняла, что фотограф всерьез увлекся этой оргией, но ей было трудно принять, что Жиль, несмотря на свое горе, оказался все-таки способен уписывать за обе щеки всю эту снедь.
— Не знаю, как вам удается сохранить такой аппетит, — призналась она ему напрямик.
В ее голосе чувствовалось искреннее удивление, лишенное всякого упрека и желания судить. Но Мандрен пропустил ее замечание мимо ушей — торопливо проглотил свой бутерброд, выпил одним духом бокал божоле, вытер себе губы отворотом рукава и посмотрел на Лору усталыми глазами. Потом сказал ей тоном одновременно покорным и задиристым:
