– По крайней мере, обнимашки были хорошие, – заметила Ме-Лаан. И в ответ на сердитый взгляд Мараси добавила: – А что такое? Правда хорошие. Бедолага годы провел без толковых обнимашек. У него собралось много неизрасходованной энергии.
– Ты даже не человек, – сквозь зубы процедила Мараси. – Постыдилась бы. Не говоря уже о том, что тебе шестьсот лет.
– Но сердце-то у меня молодое. Честное слово – я его скопировала у одной шестнадцатилетней, которую съела пару месяцев назад.
В комнате стало очень тихо.
– Ой… это было невпопад? – сконфузилась Ме-Лаан. – Это было очень невпопад, да? На вкус она оказалась так себе, если вам от этого легче. Совсем не сгнила. И… мне надо перестать говорить на эту тему. Новый Серан? Так мы туда едем или остаемся и будем преследовать бандитов?
– Едем, – сказал Вакс, заслужив кивок от Мараси. – Если эти дела связаны, то с этой бандой мы обязательно столкнемся. Если нет, то я попробую помочь позже, как только разберемся с моим дядей.
– И как же мы попадем в Новый Серан? – поинтересовался Уэйн. – Непохоже, что наш поезд тронется в ближайшее время.
– Через час… – Вакс сверился с расписаниями на стене. – Прибудет грузовой состав. Наш поезд отведут на запасной путь, и мы сможем подать сигнал, чтобы нас подобрали. Удобно не будет, зато утром окажемся на месте. Собирайте багаж. Надеюсь, в нем не слишком много дыр.
Уэйн и Ме-Лаан вышли вдвоем. Возможно, между ними и в самом деле что-то возникло. По крайней мере, Уэйна ничуть не смутило напоминание о том, насколько Ме-Лаан чужая и сколько ей лет.
Впрочем, Уэйн не славился разборчивостью в женщинах. Да и вообще разборчивостью не славился. Вакс оглянулся на Мараси. Та поворачивала кубик так и этак, изучая замысловатую резьбу на гранях.
– Можешь вернуть мне записи Вен-Делла? – спросила она. – Вдруг в них найдется что-нибудь об этой вещице.
– Никак ты почти готова поверить, что это не случайное ограбление поезда?
– Разве чуть-чуть. Ваксиллиум, тебе надо поговорить с моей сестрой.
– Когда я ее видел в последний раз, она казалась совершенно спокойной.
– Ну разумеется, она спокойна. Это же Стерис. – Мараси пожала плечами. – Но она занялась вышивкой.
– А это… плохо?
– Стерис где-то вычитала, что это подходящее хобби для состоятельной женщины. Вот и берется за вышивку, если хочет выглядеть нормальной. Хотя в тайне терпеть не может работать иглой. Поверь, если дошло до вышивки, значит сестра расстроена. Я могла бы с ней поговорить, но Стерис никогда меня не слушала. Ничего удивительного, если учесть, что до подросткового возраста она даже не знала о моем существовании. Пора тебе начинать понемногу вникать в подобные тонкости.
Она вышла из комнаты, и Вакс вдруг с удивлением понял, что улыбается. Что ни говори, Мараси сильно изменилась с того дня, когда они впервые встретились.
Он снял с крючка на стене сюртук, надел и двинулся следом. Мараси подзывала станционного смотрителя – наверное, чтобы устроить им пересадку на грузовой поезд. Вакс неспешно прошелся вдоль путей, мимо холодных электрических фонарей, пока не оказался возле скамьи, где трудилась над канвой Стерис. Сел рядом.
– Мараси говорит, ты переживаешь сложный момент.
Стерис замерла с поднятой иглой:
– Ты очень прямолинеен, лорд Ваксиллиум.
– Случается.
– Но как мы оба знаем, это всего лишь представление. Ты вырос среди элиты Эленделя. У тебя были опекуны, и тебя учили правильной дикции. В юности ты проводил время на приемах и балах.
– А потом провел двадцать лет в Дикоземье, – напомнил Вакс. – Там ветра разрушают даже самый крепкий гранит. Тебя удивляет, что они способны то же самое сделать с человеком?
Стерис повернулась к нему, склонив голову набок.
Вакс со вздохом откинулся на спинку скамьи, вытянув ноги и скрестив лодыжки:
– Тебе когда-нибудь случалось оказаться не в своей тарелке? Все вокруг чувствуют себя прекрасно: знают, что делать, что говорить, – а тебе, ржавь, приходится здорово потрудиться, чтобы во всем разобраться?
– Это описывает всю мою жизнь, – негромко проговорила Стерис.
Вакс обнял ее одной рукой и позволил опустить голову себе на плечо:
– Именно так я себя ощущал на тех приемах. Вращаться в обществе было для меня неприятной работой. Все смеялись, а я замирал от напряжения, пытаясь вычислить, как следует поступать. В те времена я мало улыбался. Впрочем, и сейчас не очень-то часто улыбаюсь. Я сбегал с вечеринок, если мог, и искал дорогу к какому-нибудь тихому балкону.
– И что делал? Читал?
