- Верные и богобоязненные жители Нахадаса, страшная напасть пришла к нам, и не видно ей ни конца, ни края…, - голос Даната эхом разнесся по площади, а меня схватили и поставили к столбу, выкручивая руки назад, завязывая и закручивая в тугой узел веревки. Все в толстых перчатках и боятся нечаянно меня коснуться, – На нашу землю обрушились болезни и дикий холод, голод и нищета. Обычно так наказывает Иллин грешников и отступников. «Но мы не грешили», - скажете вы. Да! Мы не грешили! Мы были верными и послушными воле Всевышнего, но в доброте нашей мы укрывали у себя под носом ересь и самый отвратительный порок под маской благодетели! Саанан проник даже в велиарскую семью и отравил нечестивым ядом душу ниады, невесты Иллина, неприкосновенной. Отравил ее душу, и стала она шеаной, во всем ему преклоняющейся, отдающей ему свое тело, когда он вселяется в валласарского монстра, убивающего наш народ, истребляющего добро. Она! – ткнул в меня пальцем, - Она творила с ним мерзости и понесла от него! Ниада позволила осквернить свое тело, и валлассар не сгорел. Что это, если не колдовство!? Но ее ребенок умер. Потому что грех карается свыше! Шеана не угомонилась и убила гонца, который принес ей вести о проклятом лассаре!
Веревка впилась мне в шею и в грудь, сдавила ребра.
- Она наша велиария, - крикнул кто-то с толпы, - она не может быть шеаной!
- Она напоила его своей кровью, и бедняга умер в страшных мучениях, а она утянула его душу. Это видел Зарин своими глазами
- Да-да! Я… я видел. Истину говорит Его Святость! – крикнул старик.
Палач медленно поджег факел и покрутил в руках. Тяжело дыша, я смотрела в толпу, ища лица, искаженные от ярости и презрения, но не видела. Люди не рукоплескали Данату и не выкрикивали мне свои проклятия.
- Она носила хлеб нашим больным и молилась за наших умирающих детей. Входила туда, куда никто не мог войти.
- Кто знает зачем? – крикнул Данат, - Может, она забирала их души для Саанана? Может, она пожирала их плоть? Ведь она до сих пор не заболела! Властью, данной мне самим Одом Первым и великим Иллином, я приговариваю эту женщину к смерти через сожжение!
- Пусть Од Первый казнит ее лично! Не нам судить велиарию и ниаду Иллина!
Толпа начала зудеть снова, двигаться в сторону столба. Несколько бедняков в потертых тулупах и дырявых ботинках размахивали руками и палками. Я даже не заметила, что народа стало больше – пришли люди из деревень.
- Не дадим сжечь! Не дадим ниаду! Она сына моего выкормила молоком козьим! Жену на ноги поставила.
- И мою мать!
- И моего брата!
Я смотрела на людей и чувствовала, как учащается дыхание и слезы наворачиваются на глаза. Люди выходили на площадь, отгораживая меня от палача с факелом, закрывая собой, размахивая палками и кулаками.
- Как вы смеете мешать правосудию божьему? Перечить мне, Верховному Астрелю?!
- Мы дождёмся Ода Первого, пусть он приказ отдает! Она нас кормила из запасов и пожертвований Храма, тогда как вы, Ваша Святость, отдали приказ эти пожертвования с нас собрать, и мы начали умирать с голода!
- Схватить богохульника и выпороть! Двадцать плетей! Она околдовала их! Они не ведают, что говорят – поджигай, палач!
Парня, который посмел перечить Данату, схватили стражники и ударами повалили в снег к моим окоченевшим ногам. Они били несчастного тяжелыми сапогами с железными набойками, не давая подняться, и меня тошнило от звука глухих ударов и сдавленных стонов смельчака, посмевшего вступиться за свою велиарию, а потом они взяли истекающего кровью парня под руки и потащили в сторону темниц, но он успел схватиться за подол моей рясы окровавленными, сломанными пальцами и поднести материю к губам.
- Да храни вас Иллин, наша деса. На все его воля! Любит вас народ…молиться за вас будет! И я буду! Вы мать мою от голодной смерти спасли!
И по моим щекам потекли слезы…вспомнила, как песню пели воины мои, когда их казнили в Валласе. Как от баордов собой закрывали...и дышать стало легче. Жить захотелось.
Палач снова взялся за факел, как вдруг со стороны города показался всадник:
- К нам приближается войско! Скоро достигнет ворот Нахадаса!
Сердце пропустило несколько ударов и болезненно сжалось – пришел. Он пришел…с ума сойти…успел! Обессилев, повисла на веревках, всхлипывая и пытаясь сделать вздох полной грудью.
- Остановите казнь – Маагар дас Вийяр приближается к воротам и требует освободить велиарию Лассара приказом Ода Первого.
Разочарованный стон срывается с моих губ, и я вижу, как перекосилось от страха и ярости лицо Верховного Астреля. Как оно вытянулось и расширились глаза. Как перевел взгляд на меня, а потом на палача и громко отдал приказ развязать веревки. А у меня началась истерика - я хохотала, словно безумная, представляя, как Данат будет трястись перед моим отцом, пытаясь оправдаться, и как я лично сдеру с него кожу! Жирная тварь, я обещала тебе, что живого места не оставлю – Одейя дес Вийяр всегда держит свое слово. Я ему этого не сказала, но он прочел в моем взгляде, полном триумфа, когда веревки упали в снег и я спустилась с помощью людей с эшафота. Кто-то накинул мне на плечи тулуп, кто-то платок на голову, а я почувствовала, как падаю… и была уверена, что так и не упаду – они не дадут. Мой народ.
«Ваш народ вас любит …» пульсировало где-то в висках и угасало эхом в сгущающейся темноте.
