том, насколько воззрения раннесредневекового историка зависели от «жизненного контекста».
Важно поставить задачу не так, как это делали историки XX в., и задаться вопросом — можно ли в разночтениях между Фредегаром, его предшественником (Григорием Турским) и последователями (продолжателями Фредегара, сколько бы их ни было, и анонимным автором «Истории франков») заметить отражение тех тенденций в изменениях представлений о власти, которые мы узнаем из других источников.
В представлениях о власти Фредегара и Григория Турского было сходство, позволяющее говорить о преемственности исторических концепций. Фредегар начинает четвертую книгу своей хроники (оригинальную и наименее компилятивную) с рассказа о короле Бургундии Гунтрамне, которого называет лучшим из всех франкских королей. Хронист оценивает государя столь высоко потому, что тот искал согласия с церковной иерархией и со знатью[29]. Для Фредегара, как и для епископа Тура, Меровинги, аристократия и епископы были тремя основными группами, баланс сил между которыми составлял основу мирного существования Франкского государства. Наличие согласия между ними — условие нормального и мирного развития королевств франков. Не случайно изложение сути конфликтов в державе франков, которые он считал достойными описания, выглядят у Фредегара так же, как и в сочинении Григория Турского[30]. Взаимодействие, согласие светских властителей и представителей церковной иерархии лежало в основе политики в королевстве франков как в тот период, который описывал Григорий Турский, так и тогда, когда свою «Хронику» составлял Фредегар.
Если мы обратим внимание на то, как Фредегар рассматривал начала франкской истории, то увидим значительные отличия от взгляда Григория Турского. Он не был заинтересован в соответствии образа первых франкских королей римско-христианскому идеалу «нового Константина», обратившегося в христианство варварского правителя. В отличие от Григория Турского, Фредегар давал развернутую генеалогию франков до их прихода в Галлию, что может показаться свидетельством его интереса к истории их племени. Впрочем, более оправданным представляется другое объяснение. Его цель состояла в написании истории франков таким образом, чтобы первые выглядели как исторически сложившаяся группа, определившая преемственность (а не разрывы или другие драматические события) политического развития раннесредневековой Галлии[31]. Его внимание к генеалогии способствовало созданию образа преемственности между Римской Галлией, в которой уже расселились отдельные франкские роды, и той Галлией, в которой один род, Меровинги, уже взял власть в свои руки. Эта преемственность давала возможность рассматривать меровингские франкские королевства как продолжение того порядка вещей, который начал складываться еще в позднеримской Галлии{136}. Франки были символом единства римской Галлии и Меровингского королевства, и принадлежность к этой, в известной степени, воображаемой общности обуславливалась престижем (в случае знатного и влиятельного человека) и положением (в случае властителя или придворного){137}. В изображении Фредегаром франкских королей можно отметить отсутствие каких-либо сравнений их образа с образцами ветхозаветных или римско- христианских правителей. Его отношение к ним отмечено дуализмом, т.к. Фредегар видел во франкских властителях продолжателей дела провинциальной администрации Галлии и, одновременно, как группу людей, которые изначально, еще со времени своего расселения в римской Галлии, представляли собой реальную альтернативу средиземноморской, римской традиции власти{138}.
Здесь можно заметить еще одно отличие взгляда и метода Фредегара на историю от воззрений его предшественника. Напомним, что Григорий Турский последовательно проводил одну идею в своей истории вне зависимости от того, обращался ли он к всеобщей истории, или же писал о современниках, даже в событиях, которые он имел возможность наблюдать, видел лишь разворачивание христианского сюжета падения и спасения человечества на примере «Суассонской» ветви Меровингской династии. Но это принципиально отличается от того, как писал свою «Хронику» Фредегар. Когда в четвертой книге он перешел от изложения фактов всеобщей истории к событиям в Галлии конца VI — первого десятилетия VII в., то не стремился, в отличие от Григория Турского, характеризовать явления актуальной для него действительности в эсхатологических терминах падения и спасения человечества{139}. Это не значит, что его интересовала только Галлия: Фредегар уделил внимание описанию современных ему событий за пределами Галлии. Так, он сообщал о приходе к власти короля Сисебута в Вестготской Испании в 607 г. и о том, что в этом же году король лангобардов Аго взял жену из франкского рода{140}. Фредегар, в отличие от Григория Турского, не видел в современности эпизодов, которые могли бы быть истолкованы как продолжение христианской истории в духе Евсевия и Орозия. Перед его глазами было варварское королевство, выросшее из провинции Римской империи, причем его правители (Меровинги) и, в целом, все франки олицетворяли собой не разрыв (как это было у Григория Турского), а преемственность с римской эпохой. Другими словами, у Фредегара отсутствовали эсхатологические мотивы, столь характерные для епископа Тура. Не случайно, что короли у Фредегара выглядели не столь драматично, как у Григория Турского, и вовсе не напоминали «дикарей» и «варваров», которых можно было найти в «Истории» последнего.
Споры об авторстве «Хроники» Фредегара побудили исследователей поставить ряд вопросов, удовлетворительного ответа на которые так и не было получено. Впрочем, они позволяют дополнить предложенную нами схему изменения в представлениях о королевской власти. В частности, когда речь заходит о связи автора с Бургундией, короля которой, Гунтрамна, Фредегар рисовал как пример властителя{141}. Ведь когда хронист говорит о правлении в Бургундии австразийского короля Хильдеберта, то он весьма краток и не спешит с оценками {142}. Именно это давало возможность исследователям утверждать, что автор всей «Хроники» (или, для некоторых, лишь ее первой части) происходил из Бургундии{143}.
Здесь стоит обратить внимание на то, что в процессе компиляции истории франков в VI в. Фредегар, судя по всему, использовал лишь первые
