течение правления династии Меровингов, и королевский двор стал играть в них все более важную роль. Одновременно с историографическими произведениями, другой жанр получил значительное распространение среди образованных людей и монахов в указанный период. Речь идет о житийной литературе, появившейся в восточном Средиземноморье с развитием Христианства. Данный жанр стал распространяться в Галлии с V в.; он строился по другим правилам, нежели историографические сочинения, и поэтому информация из житий относительно представлений о власти является интересным дополнением к той картине, которую рисуют истории и хроники указанного периода. Для нашего исследования тема развития монашества, проходящая красной нитью через все агиографические памятники, интересна с точки зрения влияния, оказанного появлением новых монашеских общин на представления о соотношении королевской власти, знати и сакральной природы церкви{152}.
Первым сочинением такого рода в Галлии стало «Житие» св. Мартина, епископа г. Тура (371–397), написанное в середине V в. Сульпицием Севером, представителем знатного и влиятельного рода{153}. Жизнь святого явилась важным сюжетом, к которому, хотя и со своих точек зрения, в V–VI в. обратились Паулин Перигорский и Григорий Турский{154}. После всплеска агиографической литературы в этот период «рождение» новых сочинений пришлось уже только на середину VII в., когда сам жанр получил мощный импульс, а жития — широкое распространение{155}. В западном Средиземноморье и затем в континентальной Европе, в отличие от восточного Средиземноморья, Малой Азии и Ближнего Востока, главными персонажами подобных житий служили не столько аскеты-пустынники, сколько епископы, т.е. представители церковной иерархии, вся жизнь и деятельность которых была к тому времени тесно связана с королями и знатью. Именно поэтому данные сочинения дают возможность посмотреть на развитие политической ситуации и представлений о власти в VII в. с весьма интересной точки зрения.
После долгого периода недоверия к агиографическим памятникам, характерного для XIX в., в XX в. ученые стали по-новому обращаться к этим источникам. Филипп Делеэ привлек внимание к житиям святых как к историческим источникам, в надежности которых исследователи к тому времени постоянно сомневались{156}. Прорыв в изучении агиографических сочинений во второй половине XX в. был сделан рядом исследователей. В своих работах ученые показали, как в Поздней Античности епископы и монахи могли использовать святость и тексты о праведных людях в качестве стратегии легитимации собственного положения в бурном и быстро менявшемся мире времени поздней Римской империи, которая поднимала их престиж и давала шанс выразить личное мнение о происходящих событиях{157}. В 1960-х гг. чешский ученый Граус исследовал жития, проливающие свет на историю Франкского королевства{158}, и показал, что агиографические сочинения времени правления династии Меровингов можно использовать в качестве исторических источников. Другой важнейшей работой, задавшей тон в обращении к агиографической литературе из Галлии для воссоздания картины прошлого, стал труд о Сульпиции Севере и о его жизнеописании св. Мартина Турского{159}. Данные исследования показали, что жития — прямая иллюстрация того, как знать и епископы искали поддержку в сакральной силе, которой, по мнению верующих, обладали праведники. Именно они выступили в роли посредников между небесным миром и светской структурой земного общества, недавно лишившейся верховной власти Римской империи{160} . Такой подход к исследованию агиографических произведений представляется очень важным, и в этой главе информация из житий будет рассмотрена в подобном ключе. Агиографические сочинения, которые являются источником сведений о том, как в позднемеровингский период (VII–VIII вв.) образованные люди представляли властителей и их роль в управлении обществом, создают картину, нуждающуюся в тщательном и взвешенном анализе. Данная картина составляет важное дополнение к той, что рисуют истории и хроники. Авторы житий, как правило, занимали другое положение в обществе, нежели историки, и поэтому их взгляд на события и практику власти отличался от воззрений Григория Турского, Продолжателя Фредегара и автора “Liber historiae francorum”.
После перерыва, последовавшего за появлением нескольких версий жития св. Мартина в V–VI вв., в конце VI — начале VII в. агиографические сочинения стали составляться снова. Их широкое распространение с начала VII в. позволяет дополнить ту картину развития Меровингских королевств, которую современные исследователи реконструировали на основании нарративных источников. Именно в указанное время было написано и стало известным «Житие Колумбана», ирландского монаха, чей вклад в распространение аскетического образа жизни в Европе является темой для полемики среди ученых{161}. Кроме того, увидели свет другие агиографические сочинения, например, жития королевы Балтхильды, епископов Эдуэна Руанского и Элигия Нойонского, «Деяния короля Дагоберта» и некоторые другие. Все они — важнейшие источники, позволяющие дополнить картину политических и социальных процессов в этот период. Ведь в отличие от уже устоявшегося историографического жанра, который требовал следования канонам, жития допускали большую долю самостоятельности со стороны авторов и позволяли им не обладать теми знаниями образцов историографии, необходимых для написания исторических сочинений. Поэтому их составители могли и не следовать канонам исторического жанра, а их взгляд на исторические и современные события представлял альтернативу воззрениям авторов исторических сочинений.
Исследование роли монастырей в средневековом обществе привело к созданию важной концепции, которую хотелось бы рассмотреть подробнее в связи с нашими изысканиями. Немецкая школа исторических штудий сформулировала концепцию т.н. «имперских монастырей», широко использовавшуюся учеными при описании системы взаимодействия между императорами и церковью в восточных землях Франкского королевства в X в., когда каролинские властители уступили место правителям Салической и последующих династий{162}. Распространение данной концепции не ограничено немецкоязычными областями Европы, потому что идея особой связи монастырей и королей — центральная для истории средневековой
