Анна чувствовала вину за то, что Антон не оставил потомства — ведь именно она всегда была занята, а он, принимая ее одержимость балетом, не настаивал. Теперь Анна понимала, как счастлив был бы ее муж, если б она… «Остановись, — приказала она себе. — Самобичевание ни к чему не приведет». Сейчас главное — эта женщина нашла в себе смелость родить от любимого мужчины, хотя точно знала — счастья рядом с ним ей не обрести никогда.
— Я сейчас же позвоню его родителям, не надо откладывать!
— Удобно ли их беспокоить, — смущенно проронила Лиза.
— Очень удобно! — Анна была настроена решительно. — Отвлекутся от нефтяных вышек и верблюдов.
Лиза удивленно подняла брови: — Разве они не в Москве? Все еще в… Забыла, где…
— В Кувейте, — напомнила Анна, листая записную книжку в смартфоне.
Международная связь сработала превосходно: — Анечка! — услышала она мягкий голос Валентины. — Рада, что ты нас не забываешь!..
— Как я могу, — улыбнулась Анна. — У вас все хорошо?
— Насколько возможно, — вздохнула мать Антона и, в свою очередь, заволновалось: — А у тебя ничего не случилось?
— Кое-что, — осторожно сказала Анна. — Вы помните Лизу?.. Лизу Гладкову?
— Лизоньку? Конечно! Такая милая была девочка!..
— Дело в том… Мы с ней встретились здесь, в Париже. И она сейчас сидит передо мной.
— Ах, как хорошо! — воскликнула Валентина. — Передай ей привет.
— Непременно. Но она не одна.
— Не одна? — Валентина, казалось, была озадачена. — А с кем?
— С дочерью. И это дочь Антона, — выпалила Анна, не отрывая взгляда от внезапно побледневшего лица Лизы.
— Анечка, я тебя… я тебя… не расслышала, — Валентина стала запинаться, словно ей было трудно говорить.
— У Антона есть дочь. Ей одиннадцать и ее зовут Тон
— О господи, — Валентина замолчала на несколько секунд. — Анечка, а ты уверена… — она не закончила фразу.
— Она очень похожа на Антона, — в горле у Анны вдруг пересохло. — Она так на него похожа…
— О господи, — повторила Валентина, а потом крикнула куда-то в сторону. — Альберт, иди сюда скорее! Иди сюда, говорю, брось ты этот дурацкий планшет! Анечка, я прилечу… мы прилетим в Париж при первой же возможности! Пожалуйста, скажи Лизе… Скажи Лизе…
— Я скажу, — успокаивающе пообещала Анна. — Я скажу, что вы рады.
— Я не рада, — тут Валентина разрыдалась. — Я так счастлива!
Хотела бы Анна сказать то же о себе. Конечно, появление Тони в жизни родителей Антона придаст смысл их грустному существованию. Но и станет горьким упреком ей, Анне, ее откровенному эгоизму и ненасытной жажде славы… Но с этим ей теперь придется жить.
Мужчина, прогуливавшийся по другой стороне улицы, внимательно следил за двумя женщинами и, особенно, за одной из них. После того, как прима поднялась и, прощаясь, протянула руку своей собеседнице, он не спеша вынул из кармана смартфон.
— Она до смерти перепугалась, — удовлетворенно сообщил он. — Отправила номер в черный список. Думаю, пора нанести ей визит. А за ее подружкой я отправлю un fileur[73].
— И что у вас здесь случилось? — Виктор с любопытством огляделся. Ему по долгу службы приходилось бывать в богатых домах, но здесь был случай особый. Особняк принадлежал чиновнику федерального уровня — Вадиму Грушину, который являлся, по мнению многих, беззастенчивым вором. Хотя — кого сегодня этим удивишь? Но Грушин имел неосторожность несколько лет назад жениться на Мане Топильской — чем переплюнул даже самых потасканных селадонов. Девятнадцатилетняя блондинка, пропитанная силиконом, словно бисквитный торт — ромом, называла себя то певицей, то телеведущей, то светской львицей. Желтая пресса дружно возвела ее на престол самой сексуальной женщины страны. Вскоре, на одной из вечеринок, куда ее пригласили развлекать немолодых политиков и бизнесменов, она и познакомилась с Грушиным. Весь московский бомонд с восторгом наблюдал за их романом, ехидно комментируя Манины выходки и сплавившиеся мозги ее ухажера. Но, видимо, в постели Маня умела нечто такое, чего никто не умел, и гормональная буря накрыла высокопоставленного донжуана с головой, оторвав от семьи и реальности.
А вот и она — кукла с губами-пельменями и грудью, более похожей на два баскетбольных мяча, заблудившиеся под ярко-розовым джемпером. Крутую «бразильскую» попку обтягивала гипюровая набедренная повязка, предположительно — юбка. Комичную картину завершали розовые пушистые тапки с ушками.
— Майор Глинский, отдел убийств, — представился он, с трудом оторвав взгляд от ее агрессивного бюста.
— Мария Павловна, — величественно кивнула Маня. — Грушина, — еще более важно добавила она после секундного колебания.
— Товарищ майор, — появился сержант из местных. — Это в спальне, пойдемте, я покажу.
