и звуков они не издавали. В помещении было очень тихо. Отблески свечи плясали на лице девушки. Наконец она заговорила:
– Тебе не положено быть ночью в зоопарке.
Я глянул на нее:
– Тебе тоже.
Она посмотрела на свои руки, которые держала на коленях. В этом было что-то очень красивое. Я много раз видел такое в фильмах. Мэри Пикфорд. Девушка посмотрела на меня. В свете свечи ее взгляд не казался таким пристальным.
– Зачем ты сюда пришел? – спросила она.
Я долго молча смотрел на нее, потом ответил:
– Из-за слов, которые ты тогда сказала. Я не мог выбросить их из головы. Ты сказала, что собираешься фиксировать свою жизнь.
Она кивнула.
– Сперва я не понял, что это значит, а теперь, кажется, понимаю. И даже пытаюсь делать то же самое или похожее. Не детство, не интернат и не колледж, но свою теперешнюю жизнь. Пытаюсь ее фиксировать.
Я умолк, не зная, как продолжать. Девушка внимательно разглядывала мое лицо.
– Значит, я не единственная, – сказала она. – Может быть, я чему-то положила начало.
– Да, – ответил я. – Может быть. Но у меня есть кое-что, и это кое-что может тебе пригодиться. Ты знаешь, что такое диктофон?
– Да, наверное. Это то, во что говорят слова, а он говорит их обратно? Как когда запрашиваешь информацию в библиотеке и тебе отвечает голос, но это не человек, который говорит сейчас, а человек, который сказал эти слова когда-то давно?
– Да. Примерно так. У меня есть диктофон. Я подумал, может, ты захочешь попробовать.
– Он у тебя с собой? – спросила она.
– Да.
– Отлично, – сказала она. – Это будет интересно, но нам понадобится свет.
Девушка встала и вышла из круга света от свечи. Я услышал, как она что-то открывает. Раздался щелчок, и помещение залилось светом. Стекла всех клеток сияли мне в глаза. За ними были рептилии: питон, игуаны, зеленые вараны, огромные бурые крокодилы – все они сидели, недвижные и безмолвные, среди искусственной растительности. Девушка вернулась и села рядом со мной. Теперь я видел, что волосы у нее всклокочены, а на лице остались складки от спанья на скамейке. И все равно она выглядела очень бодрой и свежей.
– Покажи свой диктофон, – сказала она.
Я порылся в кармане и вытащил диктофон.
– Вот. Я покажу, как он работает.
Мы возились с диктофоном около часа. Она пришла в восторг и спросила, не могу ли я оставить его на время. Я объяснил, что это невозможно: диктофон очень трудно достать и он нужен мне для работы. В какой-то момент я чуть не рассказал ей про чтение и письмо, но что-то меня остановило. Быть может, расскажу в другой раз. Потом я сказал, что мне пора возвращаться, и она спросила:
– Где ты живешь? Где работаешь?
– В Нью-Йоркском университете. Я там временно, только на лето. А вообще живу в Огайо.
– А в университете что делаешь?
– Работаю со старыми фильмами. Ты знаешь, что такое фильмы?
– Фильмы? Нет, – ответила она.
– Фильмы – это вроде видеозаписей. Способ записывать движущиеся изображения. Они были до изобретения телевизора.
Глаза у нее расширились.
– До изобретения телевизора?
– Да, – ответил я. – Было время, когда телевизор еще не изобрели.
– Господи, – выговорила она. – Откуда ты знаешь?
Вообще-то, я, конечно, не знал, но по просмотренным фильмам догадался, что их сняли до изобретения телевизора: в тамошних семейных домах телевизоров не было. Идея последовательности событий – что обстоятельства не всегда были одинаковыми – была в числе нового и удивительного, поразившего меня при знакомстве с тем, что я могу назвать прошлым.
– Очень странно думать, что когда-то телевизоров не было, – сказала девушка. – Но мне кажется, я могу это понять. Мне кажется, я очень много стала понимать с тех пор, как фиксирую в памяти свою жизнь. Чувствуешь, что одно идет за другим и что-то меняется.
Я посмотрел на нее:
– Да, да! Я знаю, о чем ты!
Потом я взял диктофон и вышел. Мыслебус ждал. Уже светало. Какие-то птицы чирикали, и я подумал: «Лишь пересмешник поет на опушке леса». Но в
