В его словах был резон, но я чувствовал, что не дотерплю до весны.
– Нет. Я уйду завтра.
Он замотал головой, пробормотал: «Ладно, ладно». Потом встал, нагнулся, откинул край покрывала, вытащил из-под кровати большую картонную коробку и открыл. Внутри лежали упаковки галет, хлеба, соевых батончиков, все в полиэтилене.
– Бери, сколько унесешь.
– Я не хотел…
– Бери. Я еще добуду. Кстати, тебе будет нужно в чем-то это нести.
Он на мгновение задумался, потом шагнул к двери камеры и закричал:
– Ларсен! Иди сюда!
Довольно скоро появился коротышка, которого я помнил по работе на поле.
– Ларсен, – сказал Беласко, – мне нужен рюкзак.
Ларсен довольно долго на него смотрел.
– Это много работы. Долго шить. И надобно добыть брезент и трубки для каркаса…
– У тебя в камере уже есть один, тот, который ты сшил из брюк. Я его видел, когда все роботы поломались и мы играли у тебя в покер.
– Черт, – сказал Ларсен. – Этот я отдать не могу. Он для моего побега.
– Чушь собачья. Никуда ты не сбежишь, – ответил Беласко. – Та игра в покер была три или четыре желтых назад. И как ты снимешь браслеты? Зубами?
– Напильником…
– Тоже чушь. Может, тюрьмой управляют по-идиотски, но они не идиоты. Никакой ручной инструмент браслеты не возьмет, и ты это отлично знаешь.
– Тогда как ты выберешься?
– Не я. Бентли. – Беласко положил мне руку на плечо. – Попробует разрезать браслеты большим ножом на обувной фабрике.
Ларсен вытаращился на меня:
– Совсем сбрендил, что ли?
– Это его дело, – возразил Беласко. – Отдашь ему свой рюкзак?
Ларсен задумался, потом сказал:
– А что я за это получу?
– Две картинки у меня со стены. Любые, на твой выбор.
Ларсен сощурил глаза:
– И кошку?
– Черт. – Беласко нахмурился. – Ладно. Черную.
– Рыжую.
Беласко устало тряхнул головой и сказал:
– Неси рюкзак.
Ларсен принес рюкзак, Беласко сложил туда еду и показал, как нести в рюкзаке Барбоску, если понадобится.
В ту ночь я не мог уснуть, но сопоров не принимал: не хотел, чтобы их последствия ощущались утром на обувной фабрике. Меня терзали мысли о задуманном. Я не только рискую тяжелым увечьем под ножом, но и обрекаю себя на то, чтобы выживать зимой, в незнакомом месте, без всякой подготовки, если не считать тоненькой книги про пикники. Ничто в моем образовании – дурацком антижизненном образовании – не поможет мне в этой задаче.
Разум советовал подождать. Подождать весны, подождать конца срока. Жизнь в тюрьме не хуже жизни в интернате, а если я научусь быть как Беласко, то смогу устроиться совсем неплохо. Строгости тут особой нет, главное, чтобы надзиратели не били, но это просто, надо только быть начеку и не попадаться им под руку. Очевидно, после изобретения браслетов за тюремным режимом перестали следить, как и за всем остальным. Марихуану и сопоры дают каждый день, к еде и работе я привык. Есть телевизор, есть моя кошка Барбоска…
Но что-то другое, более глубокое, говорило: «Ты должен отсюда сбежать». И я знал, знал, несмотря на страх, что именно этот голос прав.
Моя старая выучка шептала: «Если сомневаешься, забудь». Но я знал, что не должен слушать ее советов. Потому что они
Всякий раз, как я мысленно видел огромное лезвие или пустой и холодный берег, я вспоминал Мэри Лу, бросающую камень в питонью клетку, и это дало мне силы вытерпеть ту одинокую ночь в камере.
Утром я вышел с рюкзаком к завтраку и так и сидел с рюкзаком на спине, пока ел протеиновые хлопья и черный хлеб. Никто из надзирателей не обратил
