– Пей, не бойся.
Охотник поднес к губам обжигающий край оловянной кружки, отхлебнул. По телу разлилось приятное тепло, и усталость чудесным образом отступила. Старик разложил похлебку в две деревянные миски и сел напротив гостя.
– Ешь.
В отличие от питья, еда выглядела вполне обычно. Туган не заставил себя упрашивать и с готовностью придвинул миску.
Шудег смотрел на него и усмехался. К своей тарелке он так и не притронулся.
– Сказывай, что за беда стряслась?
– Большаки приходили. Продотряд из Усть-Сысольска.
– И?..
– Третий раз за зиму. В первые два раза и так почитай все забрали: зерно, птицу, скотину… даже одежу, у кого лишняя была. Люди поначалу роптали, но терпели: ими тот венгр командовал, Фаркаш, может, слыхал про такого? Одноглазый, рожа страшная, точно в жерновах мололи… Он на Печоре два года лютовал: слово поперек скажешь – считай, не жилец. Вот народ и боялся.
Шудег дернул уголками бледных губ.
– Что случилось в третий раз?
Туган помрачнел.
– То без меня случилось, я тогда на охоте был… Явились они четвертого дня, пьяные, человек двенадцать… Бабы им в ноги кинулись, мол, отдавать нечего, уже кору с деревьев объедаем, а им хоть бы что. Стали по избам да сараям шастать, добро искать. Как назло, нашли у старосты две бутыли самогона, в подполе запрятанные. Фаркаш за обман старосту шомполами забил и старуху его тож… А сына его, что за отца вступился, велел гвоздями к сараю прибить.
– Дальше.
Туган отодвинул в сторону недоеденную похлебку.
– Порешили их ночью вашкинцы, не вынесли такого. Фаркаш со своими бандюками перепились и завалились дрыхнуть в доме старосты, даже сторожей не поставили. А наши мужики заложили дверь с окнами, да и подожгли дом. Никто не выбрался.
– А потом поняли, что большаки захотят узнать, куда подевался продотряд, верно?
Охотник опустил голову.
– Что сделано – то сделано. Не могли мы больше терпеть, шаман. Но теперь сюда пришлют солдат. Этих, из ЧОНа. Они никого не щадят, ни старого, ни малого.
Шудег молчал, закусив губу, словно обдумывал что-то.
– Помоги нам, Шудег! Ты же, говорят, – охотник понизил голос почти до шепота, – с Яг Мортом знаешься.
Глаза шамана странно блеснули, и Туган на всякий случай коснулся пальцами оберега из медвежьих клыков.
– Верно говорят, – ответил шаман. – Яг Морт может помочь. Плату ты знаешь.
Проситель знал. Хозяин Леса ничего не делал бесплатно. Цена же была высока.
– Ж-жертву принести? Так у нас даже собак не осталось. Что сами не съели – то продотряды отобрали.
Шудег покачал головой, усмехнулся.
– Э, нет. Тут другая жертва нужна. Особая.
Туган вцепился в столешницу. Сердце застучало глухо, тревожно. На какое-то мгновение ему показалось, что вместо Шудега на него смотрел кто-то другой: огромный, злобный, с зубами-кинжалами и звериными глазами, отсвечивающими зеленью. Охотник тряхнул головой, и наваждение сгинуло.
– Неужели нельзя по-другому? – голос охотника прозвучал почти жалобно.
– Нет. Нельзя. Впрочем, вам решать: погибать всем или выбрать одного для Яг Морта.
– Да кто же согласится-то на такое дело?
– Неужто некому?
– Никто не захочет. Даже старухи беззубые, которые свой век доживают.
– Желание жертвы и не требуется.
Шаман опять замолчал. Тусклый свет от печи наложил на него дрожащую тень, отчего колдун стал походить на каменного истукана, застывшего под лунным светом.
– Я вспомнил. Говорят, у тебя дочка есть. Немая. Верно?
– Да ты что, шаман? – поняв, о чем речь, Туган вскочил. Волк предупреждающе зарычал. – Сбрендил?
– Но-но, не балуй! – осадил его хозяин. – Подумай, Туган, крепко подумай. Место я укажу.
– Не надо. Я пойду.
