грязноватая и скудно освещенная комната. Захар разглядел пару плакатов с иероглифами на стене, бамбуковую мебель, цветастые занавески с золотыми длинноусыми драконами, несколько коробочек из-под китайской еды на полу: жилище, скорее всего, находилось за пределами России. Картинка была статичной, как будто камеру водрузили на треногу, включили и оставили в покое.
В центре кадра находился мужчина, абсолютно голый, тучный, свесивший голову на грудь. Он сидел примерно метрах в трех от камеры, на коленях, сильно ссутулившись, неподвижно. Судя по длинным растрепанным и изрядно тронутым сединой волосам – человек был лет на двадцать старше Ломцова.
– Эй, мужик, – позвал его Захар неожиданно для самого себя, – ты чего?
Мужчина легонько качнул головой, как будто услышал вопрос, но ничего не ответил, оставшись сидеть в прежней позе. Казалось, что он сильно пьян или находится в полной прострации.
– Эй, что творится-то? – снова спросил Ломцов, скорее, не у человека на экране, а просто чтобы не молчать. – Мужик, ты меня слышишь? Э-э, а что это у тебя там…
Он поспешно слез с дивана, проковылял ближе к телевизору.
Всмотрелся.
– Твою мать…
Из левого бедра незнакомца выпирало что-то, крайне похожее на цоколь лампочки. Взгляд Захара судорожно запрыгал по обнаженному телу с той стороны экрана, выхватывая новые, не всегда хорошо различимые «объекты».
Часть маленького гаечного ключа, торчащего из правого запястья.
Нижняя часть небольшого тюбика зубной пасты или какого-нибудь крема, наполовину погруженного в шею чуть ниже левого уха.
Еще что-то темное, угловатое, сидящее между ребер, под правым соском.
Больше Ломцов ничего не разглядел, но нисколько не сомневался: остальные «объекты» в камеру попросту не попадают.
По экрану вновь побежали помехи, целиком скрывшие картинку. Захар стоял неподвижно, не отводя глаз от ряби, перемежающейся со «снегом», как будто чувствуя – это неслучайно, это еще не все…
Помехи шли недолго. Ломцов даже был уверен, что не ошибется, если скажет – сколько все это длилось.
Одну минуту. Столько, сколько длится «слияние».
Динамики телевизора выхаркнули перемежаемый воем крик на долю секунды раньше, чем вернулось изображение. Громкость была не особенно большой, но Захару показалось, что звук находится на пределе, даже за ним…
Ломцову захотелось забиться в самый дальний угол квартиры, спрятаться подо что-нибудь, стать как можно меньше, оглохнуть. Потому что так мог кричать только человек, испытывающий невыносимую, запредельную боль.
Незнакомец на экране бился в непонятном припадке, катался по полу, сминая коробочки: закувыркался по комнате сбитый ударом ноги стул. Черты лица, перекошенные страданием, были, несомненно, азиатскими. «Большая Игра» не знала границ.
Камера постоянно держала человека в ракурсе, следуя за ним как привязанная. Ломцов потрясенно следил за фигурой на полу, пытаясь сообразить, что заставляет несчастного так страдать.
И вдруг – понял. Точнее – увидел.
«Объекты» покидали тело азиата. Медленно, как будто их выталкивали изнутри, края ран расчертили кожу первыми струйками крови. Они тут же вытерлись о светло-голубой палас, красные мазки сделали корчившуюся на полу фигуру еще более жуткой.
Крик неожиданно сменился полузадушенным хрипом. На палас упал покинувший шею тюбик, и азиат запечатал рану основанием ладони, сдерживая кровь.
С коротким хрустом рассыпала осколки почти выбравшаяся из бедра и раздавленная неосторожным движением лампочка. Из правой голени лезли, неторопливо удлиняясь, два окровавленных штырька – палочки для еды. Небольшая статуэтка Будды жутко, до кости разворотила левую ягодицу.
Азиат быстро истекал кровью, омерзительно булькая горлом, красная пузырящаяся пена целиком скрыла губы.
Захар наблюдал за ним со смесью ужаса, жалости и отвращения, не отрываясь ни на миг, забыв про все. Зрелище неумолимо влекло, гипнотизировало…
А потом раны стали затягиваться. С непостижимой скоростью, прямо на глазах. Крови было все меньше, но человек на экране уже лежал неподвижно, на животе, широко разбросав ноги, лицом к Ломцову. Став похожим на измазанный красным бурдюк, в котором смутно угадывались очертания человеческого тела.
Захар с усилием отвел взгляд от мертвеца, посмотрел на часы.
Двадцать один час сорок три минуты.
Пять минут до последнего «слияния».
Ломцов понял, что после того, как они истекут, с ним будет то же, что и с азиатом.
