– Знамо где. Он у Палашки квартирует. Но сумнительно, что солдатик с болот воротился.
Кержин поднялся из-за стола.
– Проведи.
Анчутка зевнул. За его плечом ощетинилось выцветшее рогатое Лихо.
– К чертоплешинам червонец.
– Будет.
Девчонка в спенсере перешептывалась с компаньоном, жестикулировала. У Кержина защемило сердце. На запястье девочки гнила ранка- фонтанель.
За трактиром дрались пивными бутылками артельщики. Золоторотец дрых в блевоте. Гоголем прогарцевал безучастный жандарм. Проехал подвоз с распиленными «кабанами» льда для ледников.
Следователь и карманник поплелись в тумане и очутились возле островерхой хижины. Табличка над дверьми гласила: «Hebamme». Повивальная бабка.
Кержин сунул проводнику деньги.
– Бгродие, – замялся Анчутка. – Ничему не изумляйтесь. Викула – кликуша.
– Кто?
– Бесы в нем мытарствуют. Легиен аж.
– Ясно.
В горнице было наслякожено и затхло. Коптили свечи, освещали косолапый стол и печь, самовар, полсажени дров и мелкого старичка. Точно ожившее пугало, он был наряжен в фуфайку и лапти с драным лыком, и в шляпу-боливар.
За стеной вопила женщина. Плакала и взывала к Господу.
– Викула, – сказал Анчутка, – Барин Заячьей топью интересуется. Уважь. А я отчалю, пожалуй. Мое нижайшее.
И он выскользнул из хижины, спящий на ходу воришка. Кержин и дед остались одни в горнице.
– Славный малый, – произнес старик, улыбнувшись. – Задушат его скоро.
Кожа Викулы была рябой и шелушащейся, а белки глаз голубоватыми.
– Он сказал, в вас бесы живут.
– Семеро.
– Лопаюсь, лопаюсь, матушка! – кричали по соседству.
Старик сцепил замком узловатые пальцы.
– Вы про топь спрашиваете? Про Краакен?
– Краакен? – нахмурился следователь. Он смотрел попеременно то на Викулу, то на запертую комнату справа.
– Деревня такая, чухонская. На реке Вуоксе была. Там от Аньки-царицы еретики хоронились, кто креста не чтил. Огородились болотами и болотам молились.
– Боже! – закричала женщина, – Боже, за что?!
– Помрет, – сказал с улыбкой старик.
– И куда девалась деревня? – спросил Кержин, который чувствовал себя неуютно в этой странной хижине. Мерещилось, что на иконах нарисованы исполинские синюшные младенцы с нимбами из пуповины.
– Утопла в двадцать четвертом. Как наводнение было, в реку ушла, и все погибли.
– Ты это рассказал солдату? Лысому мордовороту? Андрону?
Старик закивал энергично.
– И о кладе. Еретики-то деревню не покинули, потому что святыня у них была. Так люди говорили. То ли телец золотой, то ли русалка яшмовая. И, бывало, храбрецы совались туда, но без толку. Вот и солдатик распытывал, где она, деревня.
– И где?
Женщина прекратила кричать. Постанывала слабо.
Викула облизал не по возрасту крепкие резцы, такие прочит реклама чудодейственного зубного эликсира доктора фон Заппа.
– Верст за сорок до Терийоки сверните. За заброшенными смолокурнями.
– Спасибо, старик.
Кержин был в сенях, когда Викула сказал:
– Адам.
– Я назвался разве? – спросил Кержин, уставившись на дверную ручку.
