Серафим глянул на него с удивлением. Они дотащили тело до могильника и спихнули вниз баграми.
– А мы курган найти успеем? Вдруг нас где-нибудь в распадке пожар запрет, пока рыскать будем? – недоверчиво сказал Серафим.
Ивар не ответил, лишь криво усмехнулся.
– А кем ты был до Старого Тракта?
– Никем.
Серафим снова открыл было рот, но умолк на полуслове. В сумерках из глубины леса раздался тоскливый протяжный вой. Долгий, преисполненный первобытной злобы, он словно поднял ветер, придавил к земле травы, рванул поблекший стяг над зубцами острога, пробрал до самых костей и сдавил холодной хваткой сердце. Ивар вглядывался в темные переплетения ветвей и валы сопок, пока не услышал, как сзади вскрикнул дьякон.
Серафим стоял на краю могилы, затравленно глядя вниз. Там, в сырой глубине, шевелились покойники. Тела их тряслись, словно в падучей, руки, ноги и головы мелко подрагивали. Вой все нарастал, наливался силой. Вот одна рука, перепачканная в крови и земле, поднялась в воздух и опустилась на чужую дрожащую спину. Мертвец со вспоротым брюхом приподнялся над другими и задрал вверх лицо, словно выискивая, выглядывая что-то. Его глаза, пустые, бледные, как паучьи яйца, остановились на Иваре, и труп захрипел, отхаркивая крошки земли. Услышав его хрип, другие покойники замерли и все как один повернули головы, устремив взгляды к Висельнику. Они смотрели на него, а вой над лесом сорвался в визгливый крик. И тогда мертвецы поползли вверх. Цеплялись пальцами и обрубками пальцев за осыпающийся край ямы, заползали друг на друга, путаясь в выпадающих внутренностях, стаскивали тех, кто полз вверх, и карабкались по ним. Медленно и тяжело, но они выбирались из могилы.
Ивар опомнился первым и, потянув за собой Серафима, рванулся к горшкам и кувшинам.
– Быстро! Лей!
Они хватали кувшины, сбивали у них запечатанные горловины, с края могилы лили масло на копошащихся внизу покойников. Вслед за маслом пошли горшки с жиром, которые они просто раскалывали пополам и кидали вниз. Дьякон, ошалевший от ужаса, скороговоркой читал молитвы на бегу. В яму полетели факелы, вспыхнуло яркое пламя. Визг над лесом стих, захлебнулся на высокой ноте, и Ивар, пытаясь отдышаться, злорадно гоготнул. В этот же миг на край могилы выбрался, загребая землю руками, объятый пламенем силуэт. Сбоку показался еще один, и еще, и еще. Висельник выругался сквозь зубы, схватил багор, подскочил к яме и начал сталкивать покойников обратно в пламя, упираясь острием в тело и налегая грудью на древко. Мертвецы пытались уцепиться за багор, но окоченевшие пальцы не могли толком ухватиться, и тела падали вниз, где уже не было никакого движения, лишь плясали алые языки. Серафим сталкивал горящих неупокоенных ногами, и Ивар увидел краем глаза, как у дьякона зашелся огнем подол рясы.
– Уйди, дурак! Уйди, сгинешь! – крикнул он Серафиму, и тот шарахнулся назад, сбивая пламя с одежды.
Последний покойник успел выползти наверх и уже ковылял к Ивару, хищно расставив руки и волоча перебитую ногу. Висельник подцепил его за шею крюком багра, закрутил вокруг себя, кряхтя от натуги, и швырнул в пламя. Тело пролетело над ямой, ударилось о противоположный ее край и сползло вниз.
Тяжело дыша, Ивар оглядел дьякона, осенявшего могильник знамением и бормотавшего слова молитвы:
– Догорят – закопаешь. И освятишь.
Наутро после погребения, когда ветер с запада принес далекий треск лесного пожара, Висельник вошел в костницу и поставил на алтарь напротив молившегося Серафима ковш с водой:
– Пей.
Серафим прервал молебен и, переводя взгляд с Ивара на воду, спросил:
– Что это?
– Вода из реки. Пей давай.
Дьякон поднялся с колен, глаза его забегали в испуге:
– Ты что? Сам говорил, вода отравлена! Я ж от нее в полон к ведьме уйду!
Ивар лишь спокойно кивнул:
– Да, а я за тобой на нее и выйду. Так и найдем курган. Иначе она пожар в нем пересидит. Ты думал, я ее по следам искать собираюсь? Своим подвигом поможешь мне тварь со свету свести, выведешь меня прямо к могильнику. И этот подвиг надежнее молитв твою душу сбережет. Пей или силой волью!
Серафим поник, ссутулился, словно из него выдернули хребет. В пропахшей елеем тишине костницы тихо зазвучал его безжизненный голос:
– А когда ты ее убьешь, я обратно ворочусь? Отпустит меня яд?
– Убью, там и узнаем, – ответил Висельник.
От дурманной воды дьякон не обезумел, не кинулся на Ивара, чтобы вцепиться ему в глотку. Серафим просто расправил плечи, повернул голову к выходу, прислушиваясь, и еле слышно сказал:
– Она зовет меня. Плачет в лесу. – Он обернулся к Ивару. – Ну, пойдем?
