— Он ей звонил, — сказал Савицкий. — Много раз. Сегодня сообщил наш адрес. А она приехала.
Лысый покачал головой.
— И что ты будешь с ней делать? — спросил он. — Не может же еще одна попасть под трамвай.
— У меня другая идея. Мясник поработает над ней несколько дней. Неизвестно, что она знает и что кому говорила. В любом случае лучше, если она все дискредитирует, а не подтвердит своей внезапной смертью.
— Так и сделай. И поищи в том что-нибудь позитивное… Если он сказал ей, скажет и нам. Как обработка видео?
— Мы удалим облако, подтянем контраст и звук. Через час будет в Сети. Если позиционируем как надо, вытеснит оригинал за несколько дней.
— Поторопи их. Каждую минуту это смотрят тысячи людей.
Савицкий кивнул и вышел. Миновав поворот, он спустился в высокий подвал, набрал код на замке стальной двери и по очередной лестнице спустился еще глубже. Здесь было холоднее, а грубые неровные железобетонные стены создавали гнетущее впечатление. Толкнув дверь из матового стекла, он вошел в первую лабораторию.
Петревич в наброшенном поверх пиджака белом халате склонился над лежавшей на рабочем столе черной коробочкой. На появление гостя он никак не реагировал.
— Оно не проделает нам дыру в потолке? — спросил Савицкий.
— Я тщательно проверил, — инженер опустил бестеневую лампу. — На рентгене не видно ни взрывчатки, ни защиты от вскрытия. Даже пломбу не наклеили.
Он вывернул электрической отверткой последний, восьмой винт на корпусе.
— Час назад он звонил жене, — продолжал Савицкий. — Баба приехала сюда и сейчас сидит в третьей.
С любопытством взглянув на него, Петревич снова склонился над коробочкой.
— Кто мог ожидать, что носитель снабжен GPS и GSM? — Он примеривался, стараясь как можно аккуратнее поднять титановую крышку. — Вот результат отсутствия документации. Но здесь, на глубине шести метров под землей… Больше он никуда не позвонит, могу гарантировать.
Подняв крышку, он отложил ее в сторону и поправил камеру, нацеленную на носитель, который внутри выглядел как плотно упакованные потроха компьютера. Половину корпуса занимал аккумулятор.
— Не повреди, — напомнил Савицкий. — Машинка нам еще пригодится.
— Я скопировал содержимое через USB, но софт вряд ли будет работать вне носителя. Второе, сложно устроенное гнездо — загадка. Похоже, он создал собственный стандарт, — он какое-то время разглядывал внутренности устройства. — Думаешь, это вообще может быть случайностью? Сбегает их питомец, затаивается на двухстах метрах, точно на подлете. Может, они сделали это специально? Чтобы проверить, работает ли. Если бы попросили разрешения, они никогда бы его не получили. А так…
Савицкий едва заметно пожал плечами.
— Что это вообще могло быть? Конструкт с нулевой суммой энергии, массы, информации и времени. Программа без компьютера? Мы им пользуемся словно питекантропы, которые лупят друг друга по башке плазменными матрицами.
— Не наше дело. Займись устройством.
Инженер кивнул.
— Известно, у кого он тогда работал? — спросил он.
— У Зигмунта Сморавинского. Он закрыл проект и продал фирму.
— Значит, этот Сморавинский нам понадобится. Возьмите его, я с ним поговорю. Фотографии детишек, изнасилование горничной… придумайте что- нибудь. Может, он знает нечто такое, что сэкономит нам недели на изучение этой конструкции. А в фирме устрой проверку. Хочу сам проглядеть их архивы. Может, у них есть где-то базовая станция, которая с этим общается.
— Если оно и вправду работает, им придется возобновить свою деятельность. Под нашим крылом.
— Если он ей звонил, — техник взглянул на Савицкого, — значит, работает.
Не помню, как выбрался из самолета. Я уже говорил. Это называется шок. Шок. Человек не помнит последние секунды до катастрофы. Знаю, поскольку сам профессионально этим интересовался. Дорожке памяти требуется несколько секунд, чтобы закрепиться. И я был бы крайне благодарен, если бы мы поскорее закончили этот разговор. Жена готовит жаркое, и мне не хочется опоздать на ужин. Я немного странно себя чувствую, но, наверное, это нормально, когда ты чудом избежал смерти. Нет, врачебная помощь мне не нужна. Если почувствую себя хуже, пойду в поликлинику. Что я помню? Что-то грохотало, громко трещал пластик, потолочные панели. Потом люди начали вставать — будто хотели выйти в воздухе. Люди всегда так себя ведут, это оправдано при лесном пожаре, но не в самолете. Я включил телефон и начал снимать. Телефон? Не знаю, где он. Если никто его не украл после приземления, то лежит где-то на полу. Наверняка вы его найдете. Носитель… Да, я помню. Я уже месяц регулярно сбрасывал информацию и пытался им воспользоваться, когда начало трясти. Понятия не имею, получилось ли. Проверю, когда вернусь домой. И без того проект в подвешенном состоянии. Эти
