В папиной комнате играла музыка. Антошка прислушался. Папиных прыжков слышно не было — значит, папа сидит или лежит и слушает, понял Антошка. Он тоже послушал. Музыка стихла, потом зазвучала опять.
Начиналась пьеса с тихой мелодии на фортепиано. Потом вступала скрипка. Мелодия была такой, будто мама вполголоса напевает колыбельную своему ребёнку, успокаивая его и баюкая. Она была грустной и нежной, эта мелодия. Но вот в середине пьесы фортепиано начинало новую тему. И скрипка, поднимая голос всё выше и выше, уже пела песню, в которой звучала не только грусть, но и отчаяние.
Антошка вдруг вспомнил, слушая эту новую тему, выражение маминых глаз, когда она пришла из больницы, где в первый раз навещала папу. Антошка понял тогда, как маме плохо и как сильно она переживает.
Он поднялся, в волнении прошёлся по комнате, продолжая вслушиваться в голоса скрипки и фортепиано. Понемногу мелодия стала успокаиваться, опять в ней зазвучала лишь тихая грусть нежной колыбельной песни. Антошка подошёл к инструменту. Положил руки на крышку. Стал пальцами отстукивать ритм.
Пьеса закончилась, но через мгновение началась опять. Антошка немного удивился. Вышел из комнаты, в коридоре столкнулся с бабушкой.
— Проснулся уже? — спросила бабушка. — Представь, вот так всё утро — одно и то же, одно и то же… С ума я сойду с этими вашими музыками…
Антошка пожал плечами, вернулся к себе. Слушать бабушкино ворчание ему не хотелось.
Скоро к Антошке прискакал папа, сел на ещё не заправленную постель, внимательно посмотрел на сына.
— Что такой кислый?
— Да так… — вздохнул Антошка.
— Как вчера прошло-то? Молчишь, не рассказываешь, а от бабули ничего толком добиться нельзя. Какие-то у неё девочки как декорации… Что там было-то?
Антошка поморщился. Ему даже папе ничего рассказывать не хотелось.
— Ну ладно… Захочешь — расскажешь потом. Так себе всё прошло, верно?
Антошка только головой мотнул.
— Не расстраивайся, — сказал папа, помолчав. — Первый блин не всегда, но часто комом… Нравится музыка?
Антошка кивнул.
Папа прислушался к мелодии, которая всё ещё звучала у него в комнате.
— Знаешь, а издалека даже лучше слушается…
Опять помолчал и вдруг спросил:
— А плохо без мамки, правда, Антоха?
Антошка опять кивнул. Было и правда очень грустно понимать, что мама далеко, что её нет в городе и что в этот вечер она не придёт с работы, не обнимет, не поцелует Антошку. И надо ждать ещё ужасно долго, когда она вернётся.
— Пьеса эта называется «Колыбельная», — сказал папа.
Антошке было приятно, что он угадал про колыбельную.
— Знаешь, зацепило… Ничего больше слушать не могу. Я её на прокрутку поставил. Хотел в наушниках сначала, но у меня что-то выход на наушники проглючил. Вот и крутится. — Папа улыбнулся. — Скоро бабушка на стенку полезет… А я не могу не слушать. Ты-то меня понимаешь, Антоха?
Антошка снова кивнул. Пьеса закончилась, пошла на следующий круг. Папа опять улыбнулся:
— Вот так всё утро… Вот что хочу тебе сказать… Со вчерашнего вечера над этим думаю… Сейчас, наверное, ты меня не поймёшь. Но запомни мои слова, хорошо?
Антошка кивнул.
— Знаешь, Антоха, жизнь банальна и скучна, если в ней музыки нет. И любви…
Папа посмотрел на попугайчика Ляминора.
— Что-то наш чудик притих… В ля миноре пьеса, что ли?
Антошка подошёл к пианино, открыл крышку. Подобрал на слух первые такты.
— Ага, в ля миноре.
— Обалденный всё-таки попугай! — в который раз восхитился папа. — Ладно, Антоха… Пойду выключу. Надо бабушку пожалеть.
Он тяжело поднялся с дивана. Постоял, опираясь на трость, посмотрел на гнома, подмигнул ему, потом глянул за окно.
— Как там наша мама? Скорей бы приезжала… — вздохнул папа и запрыгал из комнаты.
Антошка посмотрел ему вслед. На пороге папа немного потерял равновесие, тяжело опёрся о дверной косяк, постоял, опустив голову, собираясь с силами, — и неловко выпрыгнул из комнаты.
