Толя учился в МГИМО, а там неженатых выпускников за границу не распределяли. Никто из нас его в глаза не видел. И вдруг Неля совершенно спокойно заявляет:
— Я хочу.
И вышла замуж за Толю-китаиста. А отношения с Китаем тогда вконец испортились. И пришлось Неле со своим китаистом ехать в Африку.
Изредка наезжая в Москву, Неля делилась африканскими впечатлениями.
Толя служил культурным атташе, сначала в Гвинее, потом в Гане. Или наоборот.
У них с Нелей там были своя вилла, бой и садовник. В стране было два воюющих между собой племени: одно племя соглашалось только на работу шоферов, а второе отлично служило садовниками. Толя сочинял красивые речи для советского посла и развлекался, общаясь с местной элитой. Приходит, например, к нему по делу местный африканский царек. Ехидный Толя заставляет его ожидать в саду, а сам тем временем врубает зажигательную негритянскую музыку и наблюдает, как важный пожилой дядька, будучи не в силах удержаться, начинает отплясывать на глазах у восхищенной публики (в лице Нели, самого Толика, боя и садовника).
У местного царька было одиннадцать жен. Десять из них целый день толкли зерно в доисторических ступках, пекли лепешки в доисторических печках и рожали детей. А одна жена приехала из Австрии, где была известным скульптором. В сухой сезон она создавала из местной глины шедевры фантастической красоты. Приезжали журналисты и искусствоведы из разных высокоразвитых стран, чтобы сфотографировать их для вечности. Потом начинался сезон дождей, и шедевры исчезали с лица земли.
Каждое утро Неля отправлялась любоваться «деревяшками» (масками из драгоценных пород дерева) на местный рынок, где туземки все порывались пощупать ее волосы — гладкие и белокурые (пусть даже крашеные). Такие волосы считались там верхом красоты и пределом мечтаний, и красавицы африканки прилагали неимоверные усилия, чтобы соответственно изуродовать свои густые, курчавые, блестящие шевелюры.
В остальное время Неля вязала кофты из роскошного мохера, поддерживала светские отношения с посольскими дамами и потихоньку изучала образовательные системы в странах третьего мира, то есть собирала материал для диссертации.
На супружеском фронте дела обстояли намного хуже. Толя пил, и Неле приходилось его вытрезвлять и скрывать от посольских взоров. Это ее страшно напрягало. Она даже хотела развестись, но все не решалась нанести пьянице-мужу смертельный удар. Развод грозил Толе увольнением, а ей — одиночеством и поисками работы. А где прикажете жить? Возвращаться домой к родителям? Они и так ее достали. Всю жизнь прожили как кошка с собакой. Даже не разговаривали друг с другом. Потому-то она и связалась с Толей, что готова была бежать из дому хоть на край света. Строить кооперативную квартиру? На какие шиши?
И тут меня осенило.
— Слушай, Нелька, — сказала я, — а пусть Толя платит тебе зарплату. Ты ведь на него пашешь в этой африканской дыре. Два года потерпишь, этого хватит на кооператив.
Я думала, что удачно пошутила. А Неля так и поступила. Потребовала у китаиста зарплату, накопила на квартиру, развелась, защитила диссертацию и вышла замуж. По любви. За скромного, но порядочного инженера.
Карельский
С Карельским трудно было поссориться. Он не опускался до ссор. Просто переставал общаться с людьми, которые его чем-то обижали или шокировали. Вот, например, сказал ему однажды при встрече Лешка Леонтьев, что у него, у Лешки, нет времени на друзей. И Алик перестал с ним контачить. И вся наша группа тоже.
Но я умудрялась все-таки расходиться с Аликом во мнениях. Таких эпизодов набирается три или четыре.
Первый раз он не согласился со мной, когда я публично обнаружила свое преклонение перед Диккенсом. Вся группа вслед за лидером дружно осудила мой недостойный инфантилизм. Это было досадно, но не смертельно.
Во второй раз конфликт произошел по морально-этической линии. Я была старостой группы, и в мою обязанность входила отчетность. Присутствие студентов на лекциях я должна была отмечать в журнале крестиком. А отсутствие соответственно минусом. Карельский химичил. Придет на первый час, я поставлю крестик, а он со второго часа смывается. Я на это закрывала глаза, от меня требовался только один знак, а не два. Но тут он однажды подкатывается ко мне с возмутительным требованием:
— Слушай, поставь мне крест, мне нужно на вокзал, маму встретить.
Я, разумеется, логично ему возражаю:
— Тебе надо, ты езжай на вокзал. А я поставлю минус.
Алик в полном шоке:
