Алессандра смахнула слезинки.
– Кто «мы», Арно? Пожалуй, нам стоит перейти куда-то, где не так холодно и где мы не рискуем перебудить всю школу. Да, я считаю это место школой… Кухня у нас внизу.
Оказалось, что Алессандра прекрасно спускается по лестницам. По ее собственным словам, вертикальные перемещения ей давались лучше горизонтальных, и неработающие лифты только радость приносили.
– Так кто «мы»? – спросила символьер Корамелл уже в кухне, бросая листья мяты в чайник и пакетик с заваркой в одну из чашек.
– Дети, – сказал Арноха. Не нравилось ему это определение, но слово «подростки» почему-то вызывало неприятный привкус во рту. Не физический, а… другой какой-то. Но неприятный, факт. – Знаете, я много читаю. Так вот. В старых книгах пишут о том, что если человек кого-то убил, то это все равно что часть себя убил. И пишут не запросто, как я сейчас сказал, нет. Так, чтобы стало… понятно. Чтобы почувствовать это. Чтобы не захотелось лишить жизни никогда и никого. Как будто… ох, не знаю… вот стал убийцей – и все. Тебе теперь только черное солнце будет светить, причем очень горячее и больное. И даже когда глаза закроешь, сквозь веки пройдет, чтобы ты ни на секунду не забыл о содеянном. Удастся уснуть, – тогда во сне все, кого ты потерял, станут твоими… ну, как будто ты сам их убил. И это правда, чистая правда! На себе убедился…
– Что же изменилось сейчас? В книгах? – Алессандру это так заинтересовало, что даже слезы подсохли, хотя всю дорогу до кухни она оплакивала Рудо, не скрывая этого.
– А сейчас нас, детей, стали «беречь». – У этих слов тоже был горький вкус. Алессандра налила в чашку Арно заваренной мяты. Он с трудом удержался от огромного глотка, который перебил бы горечь слов горечью мяты. – В книгах как бы не положено писать о… страшном и непоправимом. Поэтому и не пишут. Обозначают коротко: враг повержен, враг убит. – Арноха понял, что голос срывается. Вот только истерики ему не хватало. – А о том, как
– Я не знаю, что ответить, Арно, – задумчиво проговорила символьер Корамелл, – кроме того, что ты не совсем прав. Не будет поколения хладнокровных бессовестных убийц. В этом я могу тебя уверить, как человек, равно долго живший на Однолунной Земле и в Трилунье и видевший разницу в отношении обывателей к… лишению жизни себе подобных. Но всегда и везде, и там, и тут есть единицы… Такие, как, например, Диймар Шепот.
Арно оторвал взгляд от чая. Алессандра смотрела мимо него и негромко продолжала:
– Этот мальчик кажется направленным на цель, как тяжелый арбалетный болт, который едва ли возможно сбить с траектории. Но с другой стороны… а стоит ли его цель загубленных жизней? Не является ли цель оправданием собственных изъянов и пагубных… желаний? Убить, прикрываясь целью.
Арно был вынужден отрицательно замотать головой:
– Шепот, конечно, урод редкостный, но не такой, каким вы его описываете.
– Не такой, – легко согласилась Алессандра, – он просто отравлен.
– Что? – Такого поворота Арно не ожидал.
– О нет, не в прямом смысле. Просто существуют в мире люди, и несть им числа, которые, скажем так, сделаны из не слишком добротного материала. Они чувствительны к отраве – ложным знаниям или пробелам в знаниях истинных. Где кроется изъян в человеке, непонятно, но он есть и заставляет понимать узнанное… трагически ложно. Такие люди несказанно сильно нуждаются в чутких и мудрых учителях, родителях, друзьях. Но по странной иронии Мироздания, именно они чаще всего одиноки. Одиноки и многочисленны, можешь себе представить? Я сама вырастила таких… целых трех. И не перестаю себя корить за это. Но мои переживания сейчас неважны. Просто поверь, таких отравленных я распознаю с первого взгляда. В Диймара Шепота кто-то вложил очень странные знания, с которыми мальчик не справился…
– А если, – голос Арно дрогнул, – а если учителя, родители, друзья есть? То есть были. Но человек все равно творит страшные вещи?
– Ты имеешь в виду не Диймара? – улыбнулась Алессандра.
– Н-нет… – Арно смешался.
– О. Понимаю. Девушка?
Он понял, что краснеет. Вообще с чего бы? Но ведь – поди ж ты! – щеки затеплели. А может, просто чаем согрелся.
– Н-не совсем, – тоже некстати, но вспомнилось забавное заявление Карины: «Девушка я все же не твоя». Не в тему, но к слову. – Девушка, но не моя. И кажется, вообще ничья. Ох, долгая история…
– Чаю много. – Алессандра вдруг ловко перебросила ему чей-то забытый на деревянном гибриде скамьи и дивана свитер. – Ноги закутай, а то выскочил босиком, лев называется. За собой смотреть не умеешь, как волчат опекать будешь? Рассказывай, спать уже все равно не получится.
И Арно рассказал все, что знал о Люсии. От нее самой, от Карины, Митьки. То, что успел увидеть сам за очень краткое время их общения. Заикание вылезло снова, но он перестал обращать на него внимание.
– П-понимаете, символьер Корамелл, не то чтобы я вл-вл-влюбился в Люсю. Может, влюбился бы, но К-ка-карина появилась. А она такая… как из хло- хлопушки выстрел. П-плюс, я д-д-думаю, от встречи с де-детенышем что-то львиное шевельнулось. М-мол, н-надо защищать. И я, к-как дурак, подумал, что влюбился. А оно не так. Я Люсю обидел. Я, может, в нее тоже не вл-влю… влюбился, но в-в-вину какую-то чувствую.
