— А камень ближе к тебе, — прошептала Катрианна.
— А крыльцо-то все-таки твое, — прошептала Мальвина.
— А я тебе разрешаю! — прошептала Катрианна. Мальвина протянула к камню руку и зажмурилась.
— А мне одной не сдвинуть, — прошептала она.
— А я тебе помогу, — выдохнула Катрианна.
Вдвоем они сдвинули камень. На его месте сидела жаба. Она чуть приподняла голову, глотнула и словно бы застыла.
Катрианна и Мальвина не шелохнулись. Они смотрели, затаив дыхание и не мигая.
Два сердца стучали. Громко, как молоточки.
— Какая она большая! И какая красивая! — прошептала Мальвина.
— И какие у нее умные глаза! — прошептала Катрианна.
Они смотрели. И жаба смотрела на них. А вокруг был прохладный сумрак, и из окружающего мира сюда не доносилось ни звука.
— Катрианна! — прошептала Мальвина. — А вдруг на самом деле она вовсе не жаба?!
— О-о! — прошептала Катрианна.
— Что — если! — прошептала Мальвина. — Если она просто… заколдована! Понимаешь?
— О! — прошептала Катрианна. — Потому-то она такая храбрая.
Под крыльцом стало еще темнее. Катрианна поежилась от холода. И Мальвина поежилась и вздрогнула.
— Давай уйдем, — прошептала Катрианна.
— Уйдем!.. А камень?
— Но нельзя же. Вдруг он ее раздавит, ей будет больно..?!
Так жаба Порру осталась в своих подкрылечных владениях без крыши. Но Порру не стала ворчать, а соорудила себе под тем же камнем новую нору.
— Все-таки они очень забавные, эти люди! — усмехалась она про себя. — Почему-то они не могут никак понять, что кто-то именно тот, кто он есть на самом деле. — Заколдована?! По-видимому, это что-то прекрасное, если я их правильно поняла.
И, подумав, добавила мудро:
— Конечно, если мне от этого не прибавится хлопот.
Но в сумерки она просто сияла от удовольствия и говорила лошадке Мику-Паке:
— По моим наблюдениям, человеческие дети гораздо сообразительнее взрослых… Во всяком случае, они-то умеют видеть красоту.
Лошадка Мику-Пака ничего не ответила. Она все видела и слышала, и у нее перед глазами все еще стояла картина, как Мальвина и Катрианна молча, с горящими глазами вылезают из-под крыльца. Они прошли мимо Мику-Паки, даже не взглянув на нее.
А ведь они только что скакали на ней самым диким галопом.
Все это было немножко грустно, и лошадка Мику-Пака понурила свою сосновую голову и ее опять стало мучить сознание своей неполноценности. От этих мыслей у нее возникла смутная тоска по себе подобным, по тем, кто произошел не от лошади и не от жабы, и не от человека, а как и она — от дерева.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Можно было опасаться — а Одноглазый Сильвер в глубине души и опасался, — что господин Белопуз окажется в высшей степени капризным и утомительным гостем. Но в самом деле все получилось несколько иначе. Господина Белопуза в Прибрежной усадьбе было не видно и не слышно. С раннего