утра он брал спиннинг и вместе с Песиком уходил на целый день. По правде говоря, гостю уже и не подходило прозвище Белопуз: его живот, выглядывавший из-под расстегнутой рубашки, был теперь поросячье-розовым и начал приобретать коричневый оттенок. Бывало даже, что господин, словно между прочим, клал на кухонный стол солидного окуня или щуку, но случалось это довольно редко. Может, не было у Белопуза рыбацкого счастья, а может, свой спиннинг он носил больше для фасона, кто знает.
Сегодня господин Белопуз просто сидел на крыльце. Он любил здесь иногда посидеть, особенно, если остальных обитателей не было дома. Он сидел и внимательно и задумчиво смотрел на Мику-Паку.
— Слава богу, наконец-то эта противная жаба куда-то убралась, — сказала в это утро Марианна. — Во всяком случае вот уже несколько ночей подряд никто не роет у крыльца ямку.
Из этого, несомненно, можно было заключить, что дела у Мику-Паки были плохи. А плохи они были на самом деле. Она понуро стояла у крыльца, как последняя бедолага, сгорбленная и унылая. Даже красивая белая звездочка на лбу и нос потускнели от тяжкой заботы.
— Любезная соседка, что же с вами все-таки случилось? — участливо спросила жаба Порру, стараясь вовлечь Мику-Паку в приятную вечернюю беседу. Но ее прекрасные глаза смотрели на соседку и на весь мир равнодушно, лошадка даже не двигалась. Лошадка Мику-Пака с каждым днем все больше страдала комплексом неполноценности.
Противная болезнь, надо сказать, была не случайной. Добрый конек был и в самом деле забыт и заброшен.
Катрианна, которая, пока у нее не было лошадки, ужасно любила ездить верхом, теперь совершенно забросила это занятие. И гостья Мальвина тоже совсем позабыла свое легкомысленно данное обещание. Девочки по нескольку раз в день проходили мимо Мику-Паки, но хотя бы разок взглянули на несчастное животное!
— Это все потому, что я деревянная лошадь! — упрямо твердила Мику-Пака, и ей становилось ужасно жаль себя. — Именно поэтому они не обращают на меня никакого внимания. Меня мог бы любить только тот, кто сам произошел от дерева. — И она дала себе слово, что никогда в жизни не будет общаться с жабой Порру, которая была рождена жабой, была совсем иного происхождения и другой души, и наверное, только из холодной вежливости пытается делать вид, что уважает Мику-Паку.
— Послушай, Мику! — сказал господин Белопуз.
Мику-Пака и ухом не повела.
— Послушай, Мику! — сказал господин Белопуз.
Мику-Пака и ухом не повела.
— Послушай, Мику! — сказал господин Белопуз. — Смотрю я на тебя и вижу, что ты очень одинока.
Как Мику-Пака ни сдерживалась, все же этот разговор тронул ее душу. Она кивнула.
— Да! — сказал Белопуз. — Это нехорошо — всегда быть одной.
Оба они долго обдумывали эти слова.
— Я нахожу, — сказал Белопуз, — что мне следует позаботиться об обществе для тебя.
Мику-Пака слегка приподняла морду, и в ее глазах засветился робкий отблеск надежды.
— Да! — сказал Белопуз и снова погрузился в раздумье.
— Видишь ли, Мику, — сказал он. — Мое общество — это воспоминания и кот. Тебе это не подходит. Тебе нужна бы другая лошадь. Но что скажет Марианна, если вы вдвоем будете рыть у крыльца землю?
Он вопросительно посмотрел в глаза Мику.
— Ах, вот как — быть может, ты хочешь сказать: мы не будем рыть землю! Но, милочка, что же вы за лошади, если не будете рыть землю?! Конечно, вы будете ее рыть!
Огонек в глазах Мику-Паки погас, и она опять понурила голову.
— Видишь ли, Мику, — сказал Белопуз. — Дело еще и в том, что я, пожалуй, смог бы сделать лошадку.
Но я вот что подумал — что если смастерить домового тебе, да и мне для развлечения?
— Конечно, — рассуждал он дальше, — эти типы большей частью скачут верхом на метле, но я и об этом подумал. Метлу мы для этого приспосабливать не будем. Зачем метла, если он сможет кататься на тебе и быть тебе компаньоном?! Если бы я был лошадью, как ты, Мику, и если бы мне понравилось такое предложение, то в знак согласия я бы наверняка тихонько заржал.
— Иго-го-го, — заржала Мику-Пака и, вопреки своим принципам, среди бела дня стала рыть копытом землю.
— Ну так я потихоньку примусь за дело, — пообещал Белопуз и встал. — К счастью, сегодня как раз четверг, четверг и полнолуние. Такое не скоро повторится.
Метлу, как и было обещано, Белопуз для туловища домового использовать не стал. В углу сеновала он нашел деревянный шест — получился прекрасный позвоночник. Из хомута он смастерил крепкие, кривые ноги, из старого решета объемистый живот, а для рук прекрасно подошло коромысло.
Дно можжевеловой бочки превратилось в голову домового Тыну. К ней Белопуз прибил глаза из блесен, нос и уши из пробки, черные брови вырезал
