— Хочешь повеселиться? — спросила она, — иди сюда.
С этими словами она вышла на балкон номера и достала из-за пояса пистолет. Привинтив к нему глушитель, она кивнула Малколму:
— Ну, смелее… Иди.
Малколм подошел, с опаской косясь на тонкий длинный ствол.
— Видишь вон те глупые гирлянды, ко дню Освобождения, — она указала взглядом на ряд мелких разноцветных лампочек, висящих над оживленной улицей чуть ниже балкона, на котором они стояли.
Он кивнул.
Она потерла плечо.
— Болит? — сочувственно спросил Малколм.
— Немного, — ответила она небрежно и, сняв пистолет с предохранителя, скомандовала, — называй мне цвета.
— Красный, — тихо сказал он.
Раздался уже знакомый ему тихий и зловещий хлопок — одна из красных лампочек, ярко мигнув, погасла.
— Зеленый.
То же самое произошло и со второй лампочкой из гирлянды.
— Желтый.
Ни разу не промахнувшись, она выбивала лампочки по цветам до тех пор, пока у нее не кончилась обойма.
— Ух ты… — потрясенно пошептал Малколм.
— Я была снайпером, — пояснила она, — пока меня не демобилизовали после тяжелого ранения. А теперь работаю у Афины, ей очень нужны надежные люди. Как ты уже имел возможность убедиться, врагов у неё — до черта…
— А я сначала думал, что ты просто водишь личный автомобиль.
— Нет, я телохранительница.
Постояв немного на прохладном ветру, они вернулись в номер.
— И она…госпожа Тьюри, наверное, хорошо тебе платит?
Девушка усмехнулась.
— Всяко больше, чем пенсия по инвалидности.
Малколм непонимающе взглянул на неё. В ассоциативный ряд, возникающий у него в сознании при произнесении слова «инвалид», эта девушка не вписывалась совершенно… Крепкие руки, меткий глаз, мускулистая спина под тонкой спортивной маечкой. Рядом с нею, теперь, после представления на балконе, он чувствовал себя в абсолютной безопасности…
— У меня только одна почка, нет селезенки и полимерный протез вместо нижнего ребра, — с шокирующей откровенностью пояснила она, — а всё, что я умею в жизни — это попадать с полукилометра в некрупную дыню, так что…
Она замолчала, протирая корпус пистолета. Гладкие бугорки мышц перекатывались у нее на спине. Малколм был потрясен, сначала он не мог вымолвить ни слова, потом спросил осторожно:
— И тебе не тяжело … работать у Афины?
— Стрелять по живым, знаешь ли, всегда тяжело, хоть с одной почкой, хоть с двумя. Но, что поделаешь, работа такая, — признала она со вздохом, и добавила сердито:
— Хватит болтать. Тебе давно спать пора. Давай не выдумывай, разбирай постель и ложись по нормальному. В одежде, по себе знаю, как следует не выспаться.
— А как же ты? — спросил он и почему-то заволновался.
— Я отдохну в кресле.
Она сдернула с кровати большое покрывало и, усевшись поудобнее, использовала его в качестве пледа, расслабленно откинула голову и прикрыла глаза.
Малколм был почти обижен тем, что эта суровая незнакомка до сих пор никак не проявила симпатии по отношению к нему. Разбалованный ухаживаниями с тринадцати лет, он успел привыкнуть к тому, что его ангельское личико и покорный взгляд огромных сапфировых глаз неизменно вызывают у девушек желание залезть к нему в штаны; он воспринимал как должное туманные намёки и даже откровенные домогательства, в то время как нормальное человеческое отношение уже казалось ему неестественным…
Поначалу у Малколма не возникало сомнений, что и мрачная охранница Афины, выбрав удачный момент, воспользуется пикантной ситуацией (весенняя ночь, они наедине в гостиничном номере) и возьмет с него всё. Он уже морально к этому подготовился, и даже почти хотел этого — да почему «почти»? — он хотел; забившись под одеяло, Малколм предчувствовал её прикосновения — они представлялись ему не слишком умелыми и по-солдатски чуть-чуть грубоватыми…
