не прихватизировал…
– Прихватизируй, дарагой Варнак Горыныч, прихватизируй… И продай… Баксы плачу… американские… – Анаша потряс чемоданом. – А хочешь, дарагой, в доля беру…
– Прихватизировать бы… И указание сверху пришло… от нашего дорогого американского руководства. Чтоб, знашь-понимашь, прихватизацию начать… Да я бы, дорогой Анаша Героиныч, хоть завтра продал колхоз, да есть тут один тип… Как бы его, паря, обойти… Така, паря, чума красно- коричнева, Громобой звать. Толковать с им, паря, беспольза… А за него колхозники горой встанут…
– Дарагой, зачем говорить?! Зачем говорить?! Ножиком горло чик. – Анаша чиркнул по горлу. – Секир башка, и нету красно-коричневый шалавек… Нету шалавек – нету проблем…
– Без чика бы… – Председатель почесал плешь. – Не-е, паря, его на арапа не возьмёшь, битый мужик, в Афгане воевал… Сам кого хошь… чик… Головорез, короче…
Анаша, оглянувшись вокруг, утишил голос:
– Дарагой, баксы плачу, киллер купим… – Анаша показал пальцем «пистолет». – Пук – и нету шалавек. Нету шалавек – нету проблем…
– Без пука бы, Анаша Героиныч, и без чика, а чтоб тихо и шито-крыто…
– Тогда… – Анаша задумался. – Тогда… тогда, дарагой, бокал вина, порошок… Громобой выпил… и нету Громобой… Агдам Фрейдыч порошок брать…
– Эх, как бы нам эдак без «мокрухи»…
– Ни один душа знать не будет. Ты, дарагой, я и Агдам Фрейдыч. – Анаша крикнул Конского Врача: – Агдам Фрейдыч… дарагой… можно два слова глаз на глаз.
Агдам Фрейдович, махнув рукой на скачущую козу, подлетел к столу, тряскими руками набухал коньяк в граненый стакан и жадно вылакал.
– Садысь, дарагой. – Анаша похлопал по стулу возле себя и, когда ветеринар, закусив чёрной икрой, уселся, шепнул ему на ухо про «мокруху».
Конский Врач испуганно отшатнулся и нервно закурил.
– Мой брат Изяслав был для евреев – Изя, а для русских – Слава… Помню, папа спросил-таки Изю: «Изя, какую ты ночью книгу читал?» И шо ви думаете, Изя ответил?.. А Изя сознался-таки: «Книгу ужасов…» «И как эта книга называется?..» – «Уголовный кодекс» … Изя связался-таки с фарцовщиками[179] и страшился уголовного наказания… И шо я вам, дорогой Анаша Героиныч, скажу?.. А то скажу, шо я не хочу читать книгу ужасов под названием “Уголовный кодекс…”»
Восточный гость покрепче обнял ветеринара, жарче зашептал на ухо, и Агдам Фрейдович стал поддаваться на жаркие уговоры:
– Шо я вам скажу, дорогой Анаша Героиныч?.. А то, шо Громобой – опасный тип, шо Громобой вставляет палки в колесо реформы. А ви знаете, шо эти палки нервируют наше дорогое американское руководство. Скажу по секрету, насчёт таки Громобоя были и прямые указания…
– Дарагой, надо исполнять указания. Америка шутки плохи…
– А шо, можно-таки и попробовать… Есть такие порошочки, шо и вскрытие не покажет… Недельку поболеет – и можно музыку заказывать. Ильин день на носу – день рожденья Громобоя, вот и угостим-таки огненной водицей…
Председатель тяжко вздохнул:
– Ох, не нравится мне наша затея…
– Шо ви таки переживаете Варнак Горыныч?! – охмелевши, осмелел ветеринар. – Намедни сами ж говорили, надо-таки чуму красно-коричневую с корнем вырывать.
– Дак оно бы и ладно, но надо, знашь-понимашь, так чуму вырвать, чтобы нас не вырвали с корнем… Эт дело надо обмозговать, чтоб дуру не спороть… Плесни-ка мне, Агдам Героиныч…
Конюх, что подслушивал у растворённого окошка, аж присвистнул тихонько:
– Ишь, фармазоны, чо удумали… Не-е, шалишь, кума, не с той ноги плясать пошла. Хотели провести воробья на сухой мякине…
Конюх крадучись пошёл от харчевни, а вслед ему хлестнула шалая музыка:
