Скатал по турпутевке… Вот где культура, так культура. В сортир завернул, там тебе салфеточки-фуеточки, музыка играет, зеркала – шик-модерн, тру-ля-ля. Да… А у нас чо? У нас культура – дура; у нас как в анекдоте… Завернул фраер в лавку, глянул: очередиша, спрашивает бабу: «В натуре, чо выбросили? Дефицит, поди?..» А баба: «Да вроде немецкий гарнитур…» Выстоял очередь, спрашивает: «Почем немецкий гарнитур?», а продавец: «Какой немецкий?! Ненецкий…» и подает две палки, а к ней филькина грамота: мол, пошел до ветру… в тундре-то… палку втыкаешь в мох и держишься, чтоб ветром не сдуло, а другой палкой собак отгоняешь… Вот она, в натуре, русская культура… А за бугром… там, брателло, культура… А русские привыкли жить в грязи да вони…
– А ты что, не русский?
– А мне до фени, русский я, нерусский!.. Я, может, жид, а может, чурка… Да хоть негром буду, лишь бы платили. У кого, Филя, тити-мити, тот и музыку заказывает. Так от!..
– Значит, Головня, ты гражданин мира…
– Во-во, гражданин…
– У Есенина есть поэма «Страна негодяев», и в этой поэме – Чекистов, гражданин мира, навроде тебя…
Головня с трудом, скучая и морща клином зауженный лоб, всё же смекнул, о чём базар.
– А чо, в натуре, хоть и жид, а реально базарит… Я, когда на зоне парился, книжочки почитывал. Есенина – от корки до корки, а твои куплеты чтой-то не припомню. Я от Есенина балдею: не фуфло и не фраер, и, похоже, зону топтал… Эх, гитару – сбацал бы. – Головня опять, елозя расслабленной кистью по брюху, заиграл на незримой гитаре:
– А дальше помнишь?
– Не-а, в натуре, не помню…
– Ты что думаешь, Есенин – уркаган вроде тебя?! А стих завершается:
