И с некоторых пор на этом маршруте стали попадаться мертвые люди.
А теперь — вот это существо…
Прячась за обломками, рыжий кот прокрался к затененному уголку, где исчезло непонятное существо. Он не был голоден. Ему просто хотелось посмотреть, что это такое.
А кроме того, он соскучился по вкусу живой, истекающей кровью добычи…
Сгорбившись у обожженной кирпичной стены, кот высунул голову из-за угла. Он неподвижно застыл, впитывая шепот мира своими усами…
Ни биения сердца, ни пронзительного крысиного писка, который способен был слышать он один.
Но что-то двигалось…
Кот прыгнул на неясный силуэт, выпустив когти. Он сбил фигурку с ног, всадив когти ей в спину, а зубы — в мягкую ткань горла. Вкус был неправильный. Запах был неправильный. Кот ощутил первый режущий удар, за ним — другой. Он рванул горло, стремясь добраться до мяса, до великолепного потока живой крови.
Но там ничего не было.
Еще один порез.
Рыжий кот отпустил существо и попытался убраться прочь, но его задние лапы подломились. Кот взвыл, скребя когтями по булыжникам.
Руки куклы сомкнулись на горле кота.
Вкус крови.
Расположенный на великом пути, связывающем народы юга Каратая с Шайгеком и Нансуром, Карасканд издревле занимал важное стратегическое положение. Все те товары, которые торговцы боялись доверить своенравным морям, — зеумские шелка, корица, перец и великолепные гобелены Нильнамеша, галеотские шерстяные ткани и прекрасное нансурское вино — все это проходило через базары Карасканда, и так было на протяжении тысячелетий.
Карасканд, бывший во времена Древней династии шайгекским аванпостом, вырос за прошедшие столетия и в краткие промежутки между владычеством великих народов правил собственной небольшой империей. Энатпанея — гористая страна, и лето здесь засушливое, как в Каратае, а зима — дождливая, как в Эумарне. Карасканд стоял посреди Энатпанеи, раскинувшись на девяти холмах. Его могучие стены возвели при Триамисе I, величайшем из кенейских аспект-императоров. Огромные рынки устроил император Боксариас в те времена, когда Карасканд считался едва ли не богатейшей провинцией Кенейской империи. Подернутые дымкой башни и вместительные казармы Цитадели Пса, которую было видно с любого из девяти городских холмов, построили при воинственном Ксатании, нансурском императоре, использовавшем Карасканд в качестве временной столицы в ходе бесконечных войн с Нильнамешем. А великолепный беломраморный дворец сапатишаха на Коленопреклоненном холме воздвигли при Ферокаре I, самом яростном и самом благочестивом из падираджей древнего Киана.
Хоть Карасканд и находился на положении данника, это был великий город, способный поспорить с Момемном, Ненсифоном и даже Каритусалем.
Гордые города не сдаются.
Невзирая на официальные заверения падиражди, Священное воинство сумело выжить в Кхемеме. Люди Бивня больше не были пугающими слухами, доходящими с севера. За их приближением следили по столбам дыма, встающим у северного края горизонта. Беженцы толпились у ворот, рассказывая о бойне, которую учиняли бесчеловечные айнрити. Священное воинство, говорили они, это гнев Единого Бога, пославшего идолопоклонников, дабы покарать нас за грехи.
Карасканд охватила паника, и даже заверения их знаменитого сапатишаха, Имбейяна Всепобеждающего, не могли успокоить город. Разве не Имбейян бежал от Анвурата, словно побитая собака? Разве не идолопоклонники перебили три четверти грандов Энатпанеи? Необычные имена передавались из уст в уста. Саубон, белокурый зверь из варварского Галеота, — от одного его взгляда с людьми приключается медвежья болезнь. Конфас, великий тактик, сокрушивший силой своего гения даже скюльвендов. Атьеаури, человек-волк, рыскающий по холмам и похищающий всякую надежду. Багряные Шпили, мерзкие колдуны, от которых бежали даже кишаурим. И Келлхус, демон, идущий с ними в обличье лжепророка, подталкивающий их к безумным, чудовищным деяниям. Их имена повторяли часто, но с опаской, словно это был глас судьбы — как звон гонга, которым отмечали вечерние казни.
Но на улицах и базарах Карасканда не говорили о сдаче города. Мало кто из горожан обратился в бегство. Среди прочих крепло безмолвное соглашение: идолопоклонникам следует сопротивляться. Такова воля Единого Бога. От Божьего гнева не убежишь — ведь дитя не убежит от карающей руки отца.
Принять кару — это деяние веры.
Горожане заполняли огромные храмы. Они плакали и молились, за себя, за свое имущество, за свой город.
Священное воинство приближалось…
