Краткий миг тишины. Смех среди разрушенных стен — Келлхус и Серве.
— Да, — сказал Ахкеймион.
Эсменет затаила дыхание.
— А что, если он нечто большее? Больше, чем Предвестник?
Ахкеймион перекатился на бок и подложил ладонь под щеку. Эсменет лишь сейчас заметила дорожки слез на его лице. Он плакал все это время — поняла она. Все это время.
«Он страдает… Страдает куда сильнее, чем когда-либо страдала я».
— Ты понимаешь, — сказал Ахкеймион. — Ты понимаешь, почему он мучает меня, ведь правда?
Ее кожа вспомнила прикосновение пальцев Сарцелла ко внутренней стороне бедра. Эсменет содрогнулась, и ей показалось, будто она слышит, как Серве постанывает и вскрикивает в темноте…
«Я просил тебя рассказать, — сказал тогда Келлхус, — каково это».
Она больше не хотела бежать.
— Завету не следует знать о нем, Акка… Мы должны нести эту ношу сами.
Ахкеймион поджал дрожащие губы. Сглотнул.
— Мы?
Эсменет снова перевела взгляд на звезды. Еще один язык, которого она не знает.
— Мы.
Глава 5. Равнина Менгедда
«Почему я должен завоевывать, спросите вы. Война приносит ясность. Жизнь или Смерть. Свобода или Рабство. Война изгоняет осадок из воды жизни».
Найюр понял, что не все гладко, еще до того, как увидел вытоптанные пастбища и мертвые очаги: слишком мало дыма на горизонте, слишком много стервятников в небе. Когда он сказал об этом Пройасу, принц побледнел, словно Найюр был заодно с грызущим его беспокойством. Когда они выехали на гребень последней гряды холмов и увидели, что под стенами Асгилиоха остались лишь конрийцы и нансурцы, Пройас впал в такую ярость, что казалось, будто его вот-вот хватит удар. Он нахлестывал коня, мчась вниз по склону, и пронзительно выкрикивал проклятия.
Найюр, Ксинем и прочие конрийские кастовые дворяне из их отряда гнались за ним всю дорогу до штаб-квартиры Конфаса, где экзальт-генерал со свойственной ему бойкостью объяснил, что вчера утром Коифус Саубон решил выступить в отсутствие Пройаса. Шрайские рыцари, конечно же, не могли допустить, чтобы кто-то ступил на земли язычников прежде них, а что касается Готьелка, Скайельта и их варваров — разве стоит ожидать, что они отличат дурака от мудреца, если волосы закрывают им глаза?
— И вы что, не спорили с ними? — воскликнул Пройас. — Не привели свои доводы?
— Саубона не интересовали доводы, — отозвался Конфас с таким видом, будто мысленно полировал ногти. — Он прислушивался к более громкому голосу — судя по всему.
— Голосу Бога? — спросил Пройас.
Конфас рассмеялся.
— Я бы сказал — к голосу жадности, но да, я полагаю, ответ «Бог» тоже подойдет. Он сказал, что у вашего друга, князя Атритау, было видение…
Он взглянул на Найюра.
— У кого — у Келлхуса?! — крикнул Пройас. — Келлхус сказал ему выступать?!
— Так он заявил, — отозвался Конфас.
«Настолько уж безумен этот мир», — звучало в его голосе, хотя в глазах читалось совсем иное.
Всех охватило полное замешательство. За прошедшие недели имя дунианина приобрело большой вес среди айнрити, словно Келлхус был камнем, который они держали в руке. Найюр видел это по их лицам: взгляды попрошаек, у которых в подол зашито золото, или пьянчуг с чрезмерно застенчивыми
