храмовой молитве.
Тысячи языков повторяли эти слова. Воздух дрожал от небывалого резонанса. Казалось, будто говорит сама земля… Но Келлхус видел только Сарцелла — вернее, отличия. Его осанка, его рост и сложение, даже блеск черных волос. Все чуть-чуть иное.
«Подмена».
Келлхус понял, что настоящий рыцарь мертв. Смерть Сарцелла прошла незамеченной, и его просто подменили.
Завершив вступительную церемонию, Готиан и Сарцелл удалились. Затем появились закованные в доспехи жрецы Гильгаоала, чтобы провозгласить Ведущего Битву — человека, которого ужасный бог войны пять дней назад избрал своим сосудом на поле боя. Все стихли в ожидании. Как объяснил Келлхусу Ксинем, избрание Ведущего Битву служило темой многочисленных пари, словно это была лотерея, а не божественный выбор. Первым на сцену амфитеатра вышел немолодой мужчина; его широкая борода казалась белой, как снег. Это был Кумор, верховный жрец Гильгаоала. Но прежде чем он успел хоть что-то сказать, принц Скайельт вскочил с места и крикнул: «Веат фирлик реор кафланг дау хара маускрот!» Он повернулся в сторону тех, кто толпился рядом с Келлхусом; его длинные белокурые волосы взметнулись от резкого разворота. «Веат дау хара мут кефлинга! Кефлинга!»
Кумор пробормотал нечто неразборчивое, но все уже смотрели на туньеров Скайельта, ожидая объяснений. Однако похоже было, что его переводчик куда-то подевался.
— Он говорит, — в конце концов выкрикнул на шейском кто-то из людей Готьелка, — что мы должны сперва договориться об уходе отсюда. Что мы должны бежать.
Влажный воздух наполнился криками; одни поддерживали туньера, другие пытались спорить. Конюх Скайельта, великан Ялгрота, вскочил и заколотил себя в грудь, выкрикивая угрозы. Сморщенные головы шранков, подвешенные к его поясу, болтались, словно кисточки. Внезапно Скайельт принялся пинать землю ногой. Он присел с ножом в ладони, а потом встал, вытягивая руку, чтобы его находку было видно в свете костра. Люди ахнули.
Это был череп, наполовину забитый землей, наполовину размозженный полученным в древности ударом.
— Веат, — медленно произнес Скайельт, — дау хара мут кефлинга.
Мертвец всплыл на поверхность, словно утопленник.
«Как такое возможно?» — подумал Келлхус.
Но ему требовалось думать о вещах более насущных, имеющих практическое применение, а не об этом странном свойстве земли.
Скайельт швырнул череп в костер и обвел яростным взглядом Великие Имена. Спор продолжился, и присутствующие один за другим неохотно согласились со Скайельтом, хотя Чеферамунни сперва отказывался верить в проклятие. Даже экзальт-генерал уступил без малейших проявлений недовольства. В ходе дебатов кое-кто то и дело поглядывал на Келлхуса, но никто не попросил князя поделиться мнением. Вскоре Пройас объявил, что Священное воинство покинет Менгедду завтра утром.
Люди Бивня загомонили с удивлением и облегчением.
Внимание вновь переключилось на Кумора. Жрец, то ли от волнения, то ли опасаясь дальнейших помех, отказался от каких бы то ни было ритуалов и направился прямиком к Саубону. Прочих служителей бога поведение Кумора повергло в замешательство.
— Преклони колени, — с дрожью в голосе велел старик.
Саубон повиновался, но прежде выпалил:
— Готиан! Он возглавил атаку!
— Это ты, Коифус Саубон, — повторил Кумор, так тихо, что лишь немногие, как предположил Келлхус, могли его расслышать. — Ты… Многие видели это. Многие видели его, Сокрушителя Щитов, славного Гильгаоала… Он смотрел из твоих глаз! Сражался твоими руками!
