звоном, треском, каким-то подозрительным скрежетом проломило стоявший на пути барьер! Весело поскакали по асфальту стеклянные брызги…
Вик вылетел на улицу живым болидом, покатился по асфальту громадным комом измятой жалюзи, обернувшейся вокруг тела на манер греческой тоги. Среди лент застряли осколки витринного стекла, а внутри, как начинка в пироге, бултыхался тягун, силясь сбросить с себя ненужный наряд. У него получилось — выскочил, наконец, как змея из кожи, и рванул по улице: слепо, запалено.
Сзади послышалось: «Стой!» — но беглец только припустил быстрее. Мёл по улице крупными скачками, отчётливо понимая, что забег этот может стать последним в его жизни.
Улица уходила вдаль, прямая и пустынная, и тонула во мраке наступавшей ночи.
Пробой! — стучала кровь в висках — пробой-пробой-пробой!
Вик нырнул в тёмный переулок, на повороте занесло — чуть не упал! — но удержался и продолжил бег! Второй раз за неполный час он бежал со всех ног — от судьбы, от людей, от собственного дара, ставшего вдруг проклятием. То ли от преследователей убегал, то ли от себя.
Но погони не было. Не захотели связываться, догадался Вик и перешёл на шаг. Прогнали со своей территории, и ладно, а нет — так убили бы наверняка. Пробой — крайне редкое, но самое страшное явление, что может случиться с тягуном. Вик слышал о таком дважды: одного носителя пробоя убили сами воры. Лишь только разобрались в сути происходящего, не вдаваясь в подробности, не пытаясь осмыслить причины — пристрелили, и всё.
Второго забрали люди из ви-контроля. Потом долго гуляли слухи, один другого нелепее, но каждый уяснил главное: при определённом несчастливом стечении обстоятельств в поле тягуна появляется дыра, как прореха в кармане, и в ту дыру уходит витакс. Куда он девается, непонятно. Рассеивается в эфире, говорят в подобных случаях, но ни «пробитому», ни окружающим от этого не легче.
Носитель пробоя постоянно тянет со всех объектов, появляющихся на определённом удалении от него. Витакс тут же покидает поле, уходит в эту самую прореху, и чтобы быть живу, тягун постоянно понемногу тянет у любого, кого видит. А даже если и не видит — процесс идёт непроизвольно, как защитная реакция организма. Лишь бы в оперативном пространстве оставалось хотя бы несколько единиц. Чтобы не умер сам носитель.
Таким образом, человек становился крайне опасным для всех: своих и чужих, друзей и врагов, тягунов, контролёров и подпольных скупщиков. Любой, оказавшийся на определённой дистанции от «пробитого» становится донором, а тот, в свою очередь, не имеет возможности контролировать тяг: не может ни прекратить его, ни даже ослабить.
Это то, что в общих чертах было известно Виктору. Теперь он на собственной шкуре испытал, что такое тянуть с дырой в поле. Девчонки на остановке, остальные пассажиры, валившиеся пачками в осенние лужи, стояли перед глазами. Разъярённый Шестопёр… Теперь каждый мог отстрелить Вика, как взбесившегося пса. По давней договорённости между ворами носитель пробоя считался вне закона.
И смерть Баса выглядела теперь в ином свете. Пробой-то формируется не сразу, постепенно. Вспомнились странные недомогания партнёра после акций. Вначале Вик считал всё это закономерным ответом организма ищейки с повышенным нюхом на съём сумасшедшей силы. После митинга рассудил, что на Себастьяна подействовали слова Царёва. Сейчас вполне могло оказаться, что причиной гибели Баса стал он, Вик.
Выпил друга, сам того не зная. Не ведая, — но от этого не легче.
И последнее. «Шесток» — бойкое место. Для своих, конечно. Очень скоро все заинтересованные получат информацию о беде Вика, а значит, за помощью обращаться не к кому. Да, не повезло тебе, парень — и пулю между глаз. Что произошло с тем бедолагой, который попал к контролёрам, было неизвестно, но тягун почему-то не сомневался — ничего хорошего.
Только инженер может помочь, неожиданно для себя вывел вор. Он ведущий специалист крупнейшего концерна, связанного с витаксом. Все беды Вика начались после применения «пылесоса». Пусть помогает выкручиваться. Не говоря уже о полагавшемся ему чемодане витакса. И смерть Баса, по большому счёту, на его совести…
Но там Соня, мысленно ужаснулся Вик! Сможет ли он не тянуть в её присутствии? Девочка виновата, слов нет, но не такой же ценой платить — высосать досуха ту, с которой был близок, которую и сейчас вспоминает если не с нежностью, то и без ненависти. А может и с нежностью?.. И которую уж точно готов простить.
Перед глазами вновь всплыли падающие девчонки, особенно та, вторая, лицо которой он успел разглядеть: застывшая маска в каплях дождя…
Вор вздрогнул.
И что получается, ему теперь вовсе нельзя появляться на людях? И отстраненно подумал, что это стоит проверить. Пока что он блуждает по тёмным проулкам Фуфайки, но в десяти минутах ходьбы проспект Развития с толпами прохожих, утюжащих асфальт в любую погоду и любое время суток. Вечером там даже оживлённее: люди толкутся у кафе и кинотеатров, возле ночных клубов и танц-холлов.
Есть где потренироваться, опробовать свою силу и свою слабость.
Он прошёл проходными дворами, кривыми улочками и переулками спального района — вот и проспект. Сияние неона, потоки машин, перемигивание светофоров. Поток прохожих — зонты, мокрые плащи, улыбки на лицах. Это днём здесь снуют озабоченные, деловитые клерки и мелкие дельцы, а вечер — время развлечений и отдыха. Тон задают увеселительные заведения всех мастей. И настрой совершенно другой.
Вик влился в толпу. Шёл не торопясь, поглядывая по сторонам. На него никто не обращал внимания — окружающие были заняты собой, своими планами на вечер. Вор слегка расслабился: никто не падал при его приближении, не шатался, как пьяный, не кричал «караул». Вик решил подстраховаться.
