кто-то нашёптывал: «Давай считать, надо высчитывать калории, чтобы не потолстеть»? Такого не было.
Меня ломало, как наркомана. Я съедала завтрак, и голоса поступали. Я говорила себе: «Нет, нельзя считать». В обед и ужин они усиливались. Я перестала подпитывать связь «съеденная еда = посчитанные калории». Пока вы «укрепляете» это равенство, мозг будет подсказывать вам неверное действие (подсчёт), так как вы запрограммировали его делать это.
Перестаньте подпитывать негативную связь, стройте новую: переобучайте свой мозг. Сложно учить самого себя, но возможно. Ешьте и отвлекайтесь на что угодно, но не считайте калории! Из раза в раз.
Спустя две недели самостоятельного переобучения моя привычная корреляция «еда-подсчитанные калории» начала отмирать, но всё ещё проступала.
• Март 2016. В 80% случаев моя новая связь «еда – вкусно – пошёл дальше по делам» работает. Я продолжаю переобучать себя.
• Апрель 2016. Отрицательная связь «еда – подсчитай калории» умерла.
• Май 2016. Я не могу досконально вспомнить то, что съела за день.
Психолог: вот только несколько способов перестать считать калории – есть с другими людьми и отвлекать внимание разговором; просить кого-то замазывать этикетки и класть вам еду в тарелку; покупать на развес, на рынке, в незнакомых магазинах; есть домашнюю еду; петь; обрывать себя, как это делала Настя. И прежде чем вы начнёте мне объяснять, почему это невозможно, вспомните, что «невозможное Х» означает следующее: «я буду продолжать считать калории».
Уход от подсчёта калорий зависит от вас, естественно! От ваших стараний. Просто так говорить: «Я не могу перестать считать, оно само!» – не вариант. Вы не очень-то хотите напрячься и сломать установку, которая со временем проела ваш мозг. Это неприятно, да. Когда курильщик только что бросает сигареты, то пачка сигарет в руке может спровоцировать его на возврат к вредной привычке. В случае подсчёта калорий ваша «пачка сигарет» постоянно у вас «в голове» и «взять» её слишком просто – буквально миг. Это усложняет ситуацию в разы, но не означает невозможности её решения.
Терпите. Переустанавливайте свои понятия, как новые приложения. Это не будет приятным, но конечный результат даст вам свободу.
*В мае мы так же жили в Новогиреево, я заканчивала ходить на сеансы к Полине, чувствовала себя всё лучше, я ездила к Мишке, Страшный Голод заканчивался. У Андрея был отпуск: каждый май он уезжает в деревню к деду помогать ему с домом и хозяйством. Это занимает 2 недели. Я решила, что поеду жить к отцу с братом, пока мужа не будет: от их дома добираться до ребёнка 25 минут, да и просто погостить у папы было здорово.
Я приехала в квартиру, где, когда я жила когда-то, бичевала и ненавидела себя. Я проходила рядом с зеркальным шкафом-купе, в котором я себя рассматривала с вечным недовольством, спала на кровати, на которой раньше я не могла заснуть от холода и голода, а также от перманентных мыслей о еде. Я каждое утро ела на кухне, где все мои бинджи начинались и заканчивались. Та квартира значит для меня и хорошее, и неприятное. Но, вернувшись туда, уже пройдя несколько месяцев рекавери, я чувствовала, что справляюсь с плохими воспоминаниями: они умирают. Это улучшение, это хорошо.
Мне пришлось встать перед выбором всё прекратить или в мучениях продолжать: я дошла до точки, я не могла идти дальше, я сгорала. Я пришла к психологу с убитым, усталым выражением лица и глазами, полными страха от того, что происходит со мной: «Спрашивайте любые немыслимые вопросы, залезайте в мой мозг и копайтесь во всей моей жизни, я расскажу всё, что вы спросите, как никому не расскажу. Я сделаю всё, что вы скажете, я буду ходить к вам сколько угодно, я буду слушать каждое ваше слово, но спасите меня! Дайте мне жить, дайте мне чувствовать, дайте мне проснуться!»
Я была готова к страху, тревоге, вине, к любому неприятному действию – только помогите мне. Моя цель была «зубами вырвать ремиссию»: я была готова драться за неё.
Расстройство не разрешало мне даже радоваться на собственной регистрации брака. Я была подавлена, угнетена, как будто прижата к земле; будто лежала с грузом на животе и плакала от боли. Из-за этого переживал Андрей рядом: он сам не мог снять с меня тяжёлое. Расстройство убивало меня морально и физически. В течение пяти лет ОРПП каждый мой день был днём Сурка.
Я занималась с психологом 2 месяца с конца марта до конца мая. Каждую встречу я говорила столько, сколько могла сказать по максимуму; я вспоминала всё, что было у меня в жизни, я никогда столько не рассказывала о себе за 1 час. Я отдавала всё, что я знаю.
Я очень хотела уйти от психического расстройства. Я расстраивалась до горьких слёз, если уезжала и не могла вовремя попасть на встречу с Полиной: я не хотела, чтобы «лечение» приостанавливалось: я хотела, чтобы расстройство быстрее «выковыряли» из моего мозга.
Я не хотела искать другие способы восстановления. Психолог поддержала меня в прохождении рекавери по протоколу HDRM. Она не уговаривала меня следовать ему, я сама решила это делать: я была готова потерять любые свои «достижения» в пэпэ и спорте; я люто хотела сбежать с этой убийственной «правильной» тусовки. Если я почувствую, что мне нужна поддерживающая терапия, я пойду к психологу снова
