Дорогой Люба Вилкина достала из фартучного кармашка конфету «Кис-кис», развернула и положила в рот, а полупрозрачную бумажку — серую с черной кошкой, похожей на кляксу, — бросила прямо под ноги. Потом спросила:
— Вы зачем столько картинок привезли? Вы, что ли, художники? — И вдруг громко крикнула: — Эй, Нинка, Нинка, не уходи, сейчас прыгать будем! — и достала из кармана прыгалки с двумя деревянными ручками.
Вообще-то Зоя хорошо прыгала через веревочку. В кармане ее платья были такие же прыгалки. Но тут у нее не получалось, потому что Люба очень даже заметно подсекала, так что веревка не доставала до земли. А Зое было неудобно сказать. И потому она и лохматая девочка Нинка все время крутили, держась за деревянные ручки, а Люба скакала.
Когда Люба вдоволь наскакалась, она сунула в рот еще одну конфету и позвала Зою:
— Пойдем к тебе!
А лохматую Нинку не позвала. И Зоя не решилась. Бумажку от конфеты поднять тоже постеснялась. И они пошли.
Люба сказала:
— Давай дружить?
Зое не очень хотелось дружить с Любой Вилкиной. Но здесь она никого не знала. И согласилась.
Когда девочки вернулись, мама и тетя Янина очень обрадовались: им как раз надо было выйти за покупками. Мама ушла в свою комнату, и через открытую дверь было видно, как она сбросила туфли и надела другие — тоже на каблуках.
Она что-то напевала под строгим взглядом Любы Вилкиной.
Когда девочки остались одни, Люба сказала:
— Давай у них чего-нибудь утащим?
— У кого? — не поняла Зоя.
— У твоих. У вас есть варенье?
— Есть. Но мне и так разрешают брать.
— Вот и возьми.
Зоя нашла банку с вишневым вареньем, разложила в блюдечки. Люба ела, а сама все вертелась, осматривалась.
— У вас сколько комнат?
— Две.
— И у нас две. Ты с мамой?
— Нет, мне дали целую комнату, потому что я рисую.
— Покажи!
Люба Вилкина вошла в Зоину комнату. Она сразу углядела на тумбочке возле кровати резную черную шкатулку, которую подарила тетя Янина.
— Копилка? — быстро спросила Люба.
— Нет, — строго ответила Зоя и поставила шкатулку наместо.
Шкатулка была очень давняя, «еще дядюшкина», сказала тогда тетя Янина. Шкатулка не открывалась — ключик потерялся, — но в ней, если потрясти, что-то шуршало и перекатывалось, и так хотелось знать — что.
А Люба уже ходила по комнате и разглядывала картинки.
— Это кто ж таких страхолюдов нарисовал?
Зое сразу расхотелось говорить, кто. Но она все же ответила:
— Я. Я их называю пурзи.
И Зоя раскрыла альбом, в который только что срисовала двух пурзей из книжки о пане Тадеуше.
Нет, они, конечно, не очень получились. Но все же можно было понять, что один помладше и такой лопоухонький — каждый его обидит! А другой — строже и вроде бы защищает маленького. Нет, не защищает, а помогает ему — ведь малыша и так никто не обижает. И не обижал никогда. Это сразу видно.
И одежки на них смешные: какие-то накидушки без рукавов поверх коротких штанишек, нескладные деревянные башмаки…
И мордочки под колпаками совсем безобидные. Почему Люба говорит «страхолюды»?
Люба долго рассматривала рисунок.
— Ну и кто это? — недовольно спросила она. — Таких не бывает. И все красками, красками! А краски-то денежек стоят! — И она провела пальцем по шершавому от акварели листу.
