товарищ Державин, в члены КПСС». На мой вопрос: «А почему не Папанова?» — Валентин Николаевич ответил: «Анатолий Дмитриевич сказал, что может напиться и потерять партбилет». Я не сдавался: «Хорошо, ну а Шура с Андрюшей?» Плучек опустил глаза: «Вы, Михал Михалыч, единственный русский в театре…»
Александр Ширвиндт: Мы ведь почему прошлое вспоминаем? Тогда и моглось, и хотелось. А сейчас осталось лишь ностальгически вздыхать: ах, театр, ах, кино! Хотя, конечно, действительность не столь трагична. Но раз уж мы с тобой выбрали привычную ироническую интонацию, надо всеми силами в ней удержаться…
А помнишь, как хорошо кормили артистов праздники. Народ отдыхал, а мы пахали. Играли перед детворой в клубе МГУ, на правительственной елке во Дворце спорта в Лужниках. По три концерта в день! Изображали роту полубухих мушкетеров. То есть, по сценарию, мушкетерам полагалось быть трезвыми, но кое-кто из актеров успевал принять на грудь…
Михаил Державин: Как не помнить! В нашем первом с тобой Театре имени Ленинского комсомола новый год начинался с утренника по узбекской народной сказке «Чудесные встречи», где я играл заколдованного коня Карагуша. Спектакли шли в 11 утра и в час дня. Так что хошь не хошь — приходилось оставаться как стеклышко.
Александр Ширвиндт: Однажды я заменял на этом утреннике загулявшего накануне актера. От меня требовалось выйти на сцену и протрубить в узбекскую дуду, название которой, извини, забыл. Самым же ужасным было другое: на спектакль пришла ближайшая подруга мамы с внуком. Тетя Роза удобно устроилась в первом ряду и приготовилась наслаждаться актерской игрой. Тут появился я в пестром халате и пропердел в эту дурацкую трубу… Потрясенная тетя Роза позвонила маме: «Рая, я видела Шуру. Это трагедия!» Второй раз она попала в наш театр на спектакль Эфроса «В день свадьбы». А у меня опять роль без слов! Я сидел на авансцене, изображая перепачканного навозом крестьянина, гостя со стороны жениха…
Михаил Державин: А помнишь, как на гастролях в Петербурге нас возили в огромном «Линкольне», который при каждом повороте перекрывал движение, увеличивая уличные пробки? Попытка объяснить, что мы согласны на более скромное, но маневренное транспортное средство, не встретила понимания у организаторов. Видимо, звезды шоу-бизнеса, закатывающие истерики по любому поводу, окончательно запугали питерцев. Мы же на гастролях ведем себя скромно, права не качаем, икру с шампанским в гримерку и машину к трапу самолета не требуем. Хотя спецрейсами иногда пользуемся. Помню, как-то летали в Магнитогорск на концерт по случаю выплавки юбилейной тонны стали. Цехов на комбинате было много, и мы ходили из одного в другой, выступая перед металлургами. Везде нам дарили именные каски и к вечеру увесили ими, как елку игрушками. Оставлять подарки в гостинице было вроде бы неудобно, и вся наша «фронтовая» бригада заявилась с касками на посадку, уже в самолете распихав их под кресла. И тут обнаружилось, что с нами в Москву полетят два случайных попутчика. Я взял у стюардессы микрофон и сделал объявление: «Просьба ко всем пассажирам пристегнуть привязные ремни и надеть каски, находящиеся под сиденьями». Шура, Андрюша и остальные артисты радостно включились в игру и с каменными лицами нахлобучили на головы каски. Два бедолаги, дико озираясь по сторонам, сделали то же самое. Так мы и летели. Только уже в Москве я разрешил снять головные уборы…
Александр Ширвиндт: Как же, как же, помнится…
Михаил Державин: А история с костюмом!? Начало гастролей за рубежом. Первый концерт. Публика фешенебельная. И вдруг ты говоришь: «Я носки забыл». А жара страшная, и мы пришли в новых смокингах, но в туфлях на босу ногу. Я рвусь у кого-нибудь носки выпросить, а ты: «Подожди, это еще не все». И достает… детские подтяжки. Оказывается, твоя Тата по ошибке сунула тебе подтяжки внука. Ну ладно, кое-как перевязался, опустил брюки пониже, сыграл. Но в следующем городе… забыл в гостинице концертные ботинки. Пришлось одолжить у рабочего сцены, а у того оказались мальчиковые, с бахромой и помпонами: это под смокинг-то!
Ну а в столице государства случился прокол у меня: забыл… брюки. То есть брюки были, но пляжные, цвета хаки, мятые жутко. Шура мне: «Ты делай вид, будто в Москве так и носят». В общем, сыграли.
Александр Ширвиндт: А ты помнишь, какой-то журналист в ответ на твое воспоминание о вечере Игоря Губермана, где тебе пришла в голову идея сочинять нам, в подражание «гарикам», свои «шурики» и «мишики», попросил привести пример?
Михаил Державин: Естественно. Лучший «шурик» — твоя фраза на юбилее «Современника»: «Театр — это террариум единомышленников». А лучший «мишик»?
Александр Ширвиндт: «Жизнь потрясающая! От нее трясет нас всех…»
Михаил Державин: Напоследок, по традиции, по анекдоту?
Александр Ширвиндт: Идет митинг. Рядом с площадью стоит милицейская машина.
Старший милиционер проходящему:
— Ты с митинга?
— Да.
— Быстро в машину!
Идет следующий.
— Ты с митинга?
