— Не понимаю. Враг есть враг. Они же с немцами сражаются, разве не так? Так какая им разница, какого эсэсовца завалить? К тому же еще и услугу приятелю сделают.
— Да какой я там для них приятель...
— Хороший, еще какой хороший. Так что выдай им этого Ешке.
— Над ними чуть ли не смеются, что только бухгалтеров ликвидировать умеют...
— Ну ладно, гляди, как я рыдаю над их оскорбленной гордостью... !
— ... а тут еще и прокол. Где-то у них подсадная утка, так они сделались ужасно подозрительными.
— Так вроде же они утку ликвидировали. Какой-то священник.
— Ты серьезно?
— А я знаю? Имеется директива: поддерживать сплетни о сотрудничестве польского клира. Это подрывает мораль. С другой же стороны... не мы же этого вашего ксендза. Так что, трудно что-либо сказать. Так или иначе, но теперь они должны успокоиться. Если это был он, то теперь уже никого не заложит. Если же не он, то другой, настоящий, затаится, чтобы свалить все на попа.
— Ладно, погляжу, что можно будет сделать.
Только уже не сегодня и не перед праздниками. Прямо от Яноша Трудны отправился на встречу с оберштурмфюрером СС Клаусом Емке. Кафешка называлась "Die Butterblume"2; хозяин, по-видимому, был абсолютным дальтоником, потому что и вправду все внутри было окрашено отвратительной ярко- желтой краской. Человек только заходил и уже чувствовал дикую головную боль и похмелье; можно было и не пить, достаточно только глянуть на стены.
Только Емке все же пил. Официант указал Трудному столик, за которым сидел эсэсовец. Ян Герман подошел, бросил пальто на стул, портфель — на стол. Емке поднял на него свое бледное лицо, взгляд совершенно смазанный.
— Ээ... герр Трудны?
Ян Герман уселся. К лейтенанту он присматривался с явным отвращением.
— Что это с вами? — буркнул он. — Женщина?
Клаус фыркнул, заслюнив при этой оказии манжеты мундира и скатерть свою голову он опирал на руках, только время от времени голова ускользала, и тогда хозяину приходилось довольно долго сражаться с нею, чтобы хоть как-то управлять ею.
— Гитлер, — еле промямлил он.
— Ах, понимаю, фронт.
Емке протянул руку за рюмкой, поднял ее ко рту. Глянул: пустая. Тогда он ее выпустил, и рюмка со стуком покатилась по столешнице.
— Я не хочу умирать! — нечленораздельно произнес он, наклоняясь в сторону Трудного. Пола расстегнутого мундира зацепилась за сухой веник цветка, торчащего из коричневатой вазочки, что была единственным украшением столика.
— А кто же хочет? — сентенционально заметил Ян Герман, разыскивая в карманах сигареты и спички, потому что, обычно, он никогда не помнил, куда их в последний раз сунул.
— Они хотят! Они хотят! — заныл Клаус с рыданиями. — Тут все желают умереть! — Он замахнулся рукой на какие-то горячечные видения, повисшие над ним в стоячем воздухе. — Ведь вы поляк, правда? Вы есть поляк, — он навел свои набежавшие кровью глаза на Трудного. — И герр мне скажет, а в чем тут дело. Лично я не понимаю, ничего не понимаю.
Трудны наконец-то нашел сигареты, одну прикурил, огляделся по залу. Тесный, плохо освещенный, клиентам низкого класса он предлагал иллюзию уюта — чудовищно фальшивую по причине отсутствия толпы, создающей шум и толкотню, камуфлирующих всех однообразной маской анонимности. Официанты, которым на все было наплевать, о чем-то тихонько разговаривали у бара. Две бляди плачущими голосочками исповедовались друг другу над рюмками с красным вином. Лысоватый капитан люфтваффе храпел, развалившись на столике с до невозможности измятой скатертью, залитой какой-то зеленоватой жидкостью. В самом темном уголке сидел мрачный старец и с миной осознающего трансцендентальное значение момента мученика на морщинистом лице заливался довольно-таки мутноватой чистой. С улицы доносились отзвуки вялого уличного движения.
— Так чего вы не понимаете?
— Смерти! — завопил Емке, потом сразу же перешел на шепот: — Так как там с этим убиванием, а? Ну, так как же? — Откуда-то он вытащил черную фуражку и сунул Яну Герману под нос серебряную эмблему черепа с двумя скрещенными костями под ним. — Видишь, герр, это? А вот они видят и считают, будто я знаю. Только я не знаю. Пан мне скажет. Что это означает? Так в чем тут дело со всеми этими смертями?
Трудны глянул в дым от своей сигареты.
— Куда вас направили? — спросил он.
— Tottenkopfverbande, — шмыгнул носом оберштурмфюрер.
— Ну, тогда вы быстро все узнаете.
— А я хочу сейчас! — орал Емке. — Немедленно! — И официанту: — Пива! Или чего-нибудь!
