Официант принес чего-нибудь.
Ян Герман подумывал над тем, не подняться ли попросту, да и не уйти ли отсюда. Подарки Яноша могли быть опасными для одаренного, в чем Трудны как раз сейчас убедился.
— Герр Емке. Герр Емке...! Вы должны были рассказать мне историю одного дома на Пенкной. Вы помните? Была такая договоренность. Вы помните разговор с штандартенфюрером Яношем?
Нечто подобное Емке помнил.
— Янош... э-э, Янош. Ну да. Этот дом, — он захлопал веками, потряс головой. — А какое, собственно говоря, вам до него дело, а?
— Я в нем живу.
— А-а, так герр в нем живет! А-а... тогда прошу прощения. Если герр в нем живет, тогда конечно, обязательно... — он фыркнул и сразу же проснулся. — Так в чем там дело?
Ян Герман решил отказаться от своего намерения поговорить.
— Да ничего, все нормально, спите.
Клаус Емке возмутился:
— Я не сплю! Я никогда не сплю! Мне вообще не нужно спать! Садись! Я все помню! И все расскажу! Ну, садись! И нишкни, когда говорит Емке! — Тут он замолчал, только Трудны не говорил ни слова. Оберштурмфюрер долгое время собирался с мыслями, после чего тронулся на первой скорости: — Ага... тогда я был на транспорте. Лето было. Жара такая, что Боже упаси. Люди с ума сходили от той жарищи. Двое из нашей роты подрались, одному швы наложили, второго в кутузку. И как раз тогда пришел приказ завязывать с жидами. Мы вывозили их уже больше года, но оставались тысячи, чес(слово говорю, ну как крысы, как крысы... А на железной дороге заторы, потому что на фронт эшелоны один за другим шли, так что война приоритетов, опять же рельсы от сумасшедшей жары вздуваются, и мост взорвали... С ума сойти! Были какие-то графики, только никто их не придерживался, сам видал, как расходятся планы и жизнь. К счастью, мне удалось выцепить одного такого капрала, что на гражданке был журналистом, чтобы он делал мне фиктивные рапорты и отчетность; я его потом другим ротам напрокат давал; ужасно способный тип, как два пальца мог доказать, что после июля наступает октябрь, истинное сокровище... Вот он меня и спасал. Но все равно — сущий ад! Собрать их тут никаких проблем, но вот организовать хоть какой-нибудь транспорт — это уже истинное чудо, по другому и не скажешь. Ну, и где мне их было размещать? Случалось, что задержки достигали двух недель. Герр может себе представить? Две недели! Все тюрьмы и предвариловки сразу же отказали, чему я совсем не удивляюсь. Администрация гетто прикрылась каким-то распоряжениями сверху, и сама подкинула нам работы, потому что им прибавили контингента. А мы же не могли выставить их просто так перед вокзалом, чтобы сдыхали на солнышке, ведь это же вам не какая-то дыра, а приличный город; было бы много ненужного шума. Опять же, на каждый труп нужно произвести кучу макулатуры. А за какой ляд я их должен был кормить? За свои кровные? На чей бюджет их мог подцепить, раз они уже давным-давно отсюда отбыли? Так что пан сам видит, ситуация такая, что не позавидуешь. Толкотня получалась чудовищная! Случалось, что над размещением тысячи евреев работал целых пол дня! Ну да... пан желает услыхать про тот дом. Уже и не помню, кто мне подкинул эту идею; но до нынешнего дня считаю, что была гениальная. Кто-то заметил, что ведь в нашем распоряжении имеется масса принадлежащих формально Третьему Рейху пустых жилищ, оставшихся от предварительно выселенных евреев. Дома стоят никем не используемые, потому что дела застряли между заржавевшими шестеренками бюрократической машины. Герр пан за мной поспевает? Ну вот, именно так получилось и с вашим домом. Он стоял пустой, вот мы и использовали его в качестве временной тюрьмы. Там на окнах были решетки. Заднюю дверь мы забили досками, хотя там и так стена, правда же? Так что нам он подходил идеально. Ага... Неприятности начались при транспортировке детей. Сироты, удаленные из гетто и собранные по всей округе; тридцать восемь душ их было, точно помню. В этот дом на Пенкной они попали всего на одну ночь, утром у нас для них уже был зарезервирован вагон. На рассвете будит меня сержант и говорит, что никак не могут попасть вовнутрь. Я имею в виду: те люди, что были назначены для сопровождения сопляков на боковую ветку. Я думал, он пьяный, только где там. Звоню. Мне говорят, что даже пытались выломать двери, но те держатся крепко. Я уже тогда предчувствовал, что из всего этого получится ужаснейшая неприятность, задница прямо свербела. Это что ж такое, блин? Жидовские говнюки сопротивляются СС? Божечки, настоящая комедия! Еду на место. А там уже канонада. Немедленно приказываю перестать, только фасад уже чуточку поцарапали. Пан ведь заметил, так? Ну, наверняка заметил. Рапортует мне старший сержант. Обычно стража из двух человек спит на втором этаже, для пленников предназначены первый этаж и подвал. А в то утро стража вниз не спустилась и входных дверей не открыла. Вообще никто не отзывался. Ребята из сопровождения стучали... только тихо. В окнах ничего не видать. Начали камушки кидать в окна второго этажа, на тот случай, если часовые задрыхли. Один тип попытался даже по стенке карабкаться, но только грохнулся да задницу себе отбил. Так что звонят, чтобы получить инструкции. Как раз после того звонка меня и разбудили. И вот когда я ехал на место, одно из окон второго этажа открылось, и кто-то выкинул наших двоих часовых на улицу. По кусочкам выкинул, по малюсеньким таким кусочкам... Понятно, что у ребят истерия началась небольшая, и они начали пулять по халабуде из чего только можно. Хорошо еще, что у них там панцер-фаустов не было, а то были бы вы бездомным, пан Трудный. Ну... что поделать, согнал я людей с более тяжелой амуницией. Тем временем я приказал убрать с мостовой этот гуляш, потому что парочка нестойких уже вырыгалась до мозга костей. Паровоз отправлялся в полдень, так что до двенадцати часов мне со всей этой херней нужно было управиться. Значит так: гранату под двери, а потом в средину. Только вот понимаешь, пан Трудны, граната эта, вот эта вот граната и не взорвалась. И следующая тоже не рванула. И все остальные. Валялись себе просто так на крылечке, и все. Послал я человека, чтобы он их назад принес. И снова ошибка:
