Парирует и контратакует в последние мгновения шанса. Это нечеловеческий, насекомый темп: должно быть, Самурай воспользовался своими хакерскими программами и переключился на ускоренное течение времени.
Я натягиваю струну. Еще, еще сильнее. Пора! Ускориться! Меня порога восприятия мысли не существует, поскольку у меня нет материального мозга, значит, не нужно пользоваться посредничеством прививки. Время!
И вот острие катаны замедляется. Я вхожу в ритм Самурая — но изумления в его глазах тоже не увижу. Более широкий, хотя и более длинный и прямой клинок Немочи отражает в своих молниеносных движениях все вибрации катаны — словно он связан с нею эластичной нитью.
Теперь мы оба ожидаем ошибки со стороны противника; прекратились неожиданные атаки и рискованные контрудары, танец сделался спокойней. Шажок за шажком, клинки нацелены в горло противника. Мы словно сопряжены друг с другом. Мы уже добрались до алтаря; за спиной Самурая вверх, к табернакулум[13], вздымается крутая лестница; выглаженные прикосновениями мириадов ладоней темно-серые ангелы с золотыми кадильницами находятся на левом и правом фланге, а облупанная голубица Духа Святого с боковой фрески проливает на него свет забытого благословения.
Колющий удар в бедро, Самурай блокирует, классически ввинчивается под мою руку, только я уже за ангелом, перебрасываю меч в левую руку и предательской дугой бью по шее, плечу, груди. Он, в вихре одеяний, сошел с линии удара еще до того, как мне удалось его хорошенько направить, и рубит воздух. Балет вокруг статуи. Выходим мы уже за колоннадой. Кровь на ладони Самурая — все-таки, я его зацепил.
Он рвется к ближнему столкновению, связывает его быстрым, инстинктивным обменом бешенных ударов. Металлический стон и скрежет сталкивающихся клинков гонит под своды громкое эхо, словно воют души смертных грешников.
Двумя руками вниз, оборот, напряженными пальцами левой руки в горло, прищур глаз и жесткий удар под колено. Он не успел закрыться: я рублю горизонтально. Он спотыкается на ступенях. Я же ошибки не совершаю: отступаю и бью по ногам; этот удар ему не отбить. Хирургически поправляю в бедро: артерия. Самурай немо вопит неожиданным выдохом. Даже неприятно глядеть на поражение титана.
Светлая кровь растекается у основания алтаря.
Он пытается ее остановить: высоко, чуть ли не на бедре, перевязывает ногу — быстро, крепко, умело. Только ему прекрасно известно, что это уже ничего не даст. Кровь продолжает течь: слишком глубоким, слишком точным был мой удар. Лицо Самурая бледнеет. Теперь струна опутывает и его, она ограничивает его обычными возможностями фигуры игрока, теперь ему уже никак не пригодятся все те великолепные коэффициенты магии, вырванные из программы с помощью пиратских трюков, слишком силен тот клинч, в котором мы связали собственные силы. И он знал об этом, решаясь на поединок, не давая себе слишком больших шансов. В конце концов — ну что он теряет? Одну компьютерную жизнь.
Но — этот страх в его глазах.
— Предатель… — шепчет он.
Что-то удерживает меня от того, чтобы добить его; я уже чуть ли не сожалею о собственной победе: предчувствуя в этом тайну, мрачный секрет. Я вытираю меч, возвращаюсь за брошенными ножнами, вкладываю в них клинок. Смертельный шепот Самурая несется по церкви; святыня заполняется его тяжелым дыханием. Я слышу его очень четко, стоя в средине нефа и опираясь на влажной от пота рукояти — повернувшись к нему спиной, всматриваясь в мед небесного сияния, сочащийся сквозь далекие двери. Там, сзади — апокалиптические ангелы склоняются над принесенной им кровавой жертвой. Каскады карминовых капель на ступенях. Стебель катаны, издевающийся над смертью собственным блеском. Если бы я глянул — а я глядеть не стану — то увидал бы уставившиеся в меня глаза моего побежденного соперника. Ну почему я не ударил в горло, в сердце. Чертовски долго он сдыхает…
— Он, являющийся тобой больше, чем ты сам, должен был знать… он с самого начала знал, что тебе и в голову не придет пожертвовать собой, это я был слишком большим оптимистом. А он знал и согласился, поскольку уже тогда… запланировал это… он давно уже хотел от меня избавиться; я же был слишком ослеплен возможностью выхода, слишком много надежды… и страха… Ты ведь знаешь: все имеет свою цену; тебе известно, чего требовал Самурай, и до чего должен был дойти, чтобы стать им. Слишком много страха… после этого я желал только выйти, выбраться. И он этим воспользовался. Ты знаешь, тебе известно лучше всего, какой он жестокий и коварный… — смеется Самурай. — Я должен был предвидеть его измену. Он выкрал тебя, одарил сознанием, защищал иллюзорным бессмертием. Уже тогда я был в проигрыше… Он никогда не желал нас спасти. И для этого создал себе орудие, оружие… это я его для него придумал… единственное оружие, которое могло меня победить… и оно победило. Ох, я-то думал: не можем же мы быть такими чудовищами; только здесь десяти праведников будет недостаточно… Ну, обернись же, я умираю; тебе это доставляет удовольствие, правда? …мне доставляло. Только, кому я это говорю… еще немного, и ты достигнешь любой ячейки Аллаха, ты, убийца… — Он вновь смеется, уже тише, его голос звучит все слабее. — Но ты достигнешь и личности каждого, кто прошел через Иррехааре. А я тебя даже проклясть не могу… абстракция, вот ты кто… Боже, а ведь какой чудесный был план…
Он умер с восхищением своим убийцей на устах.
Я вышел из собора, не поворачиваясь, не глядя за собой. Я знал, что тело Самурая не исчезнет.
