ребёнок, и кто-то будет его оплакивать. Может быть. А может, и нет. Какое моё дело? Мне всё равно. Не моя забота. Потому что это я. Потому что убивать — единственное, что я умею действительно хорошо. Только отнимать. Только…
…только идти вперёд. Идти дальше. Всегда идти дальше.
Ну, вот и Алберо. Неужели так быстро? Хотя… Сколько же времени прошло? Целая ночь. А ведь завтра суд. Да. Уже сегодня. Да. Собственно, зачем я это сделала. Потому что суд. Потому что так надо. Надо.
Кому надо-то, а? Точно не мне.
— Кетания?
Я вздрогнула, повернулась от вешалки. Магистр стоял, опираясь на трость и слегка наклонив голову.
— Кетания? Что случилось?
Что случилось? Он ещё спрашивает. Это он-то ещё спрашивает! Этот старый монторп ещё спрашивает!
Ледяные прозрачные глаза смотрели глубоко внутрь, будто резали живьём. Внимательно изучает, аж воздух колется. А вот и не подействует! Я тряхнула головой и пошла к камину.
— Ты достала Нарну?
Голос спокойный. Как он может быть спокойным? Как?!
Меня затрясло. Достала ли я Нарну. Достала ли я Нарну. Нарну ему, видите ли. Конечно. Он ещё спрашивает. Послал непонятно куда, подставил, а теперь ещё спрашивает. Нарна. Не Нарна ему нужна, а чтобы Пламя в чужие руки не попало. А на людей плевать. Плевать. Зажать ладошкой.
— Кетания Кадмор! — резко окликнул магистр.
Я развернулась. Снова посмотрела в прозрачную голубизну. Снова почувствовала ледяной поток — и снова справилась с ним. Вынула кинжал из подпространства, воткнула клинок в столик. Развернулась и пошла в спальню.
— Прекратить.
Я замерла на пороге, вцепившись в косяк.
— Говори.
Под ногтями заскрипело дерево. Всё, шутки кончились. Не могу откинуть. Ноги подвели. Я развернулась. Стала медленно опускаться на пол, скользя спиной по стене. Дрожь гнева превратилась в нервную.
— Семья лорда… они не уехали. Почему вы не сказали, что они не уехали?!
— Мы не знали, — Паприк поставил банкетку рядом со мной, и сел, готовясь слушать.
— Вы всё знаете! — зло ответила я, опуская голову в колени, — это снова какое-то испытание. Да?
— Нет, — воздух сгустился теплыми комьями, — нет, Кетания. Всесилие и всезнание Инквизиции — красивые легенды для обывателей. Нам доступно гораздо больше простых подданных, да. Но далеко не всё. Так что произошло?
— Растения на стенах невысокие, а дворовые псы не бросаются сразу. План дома немного неверен. Они недавно сделали перепланировку…
Шаг за шагом я рассказала всё, что произошло этим вечером. Всё. И замолчала.
Больше нечего сказать. Нечем заштопать дыру, из которой давным-давно вытекла я, моя душа, вытекло всё — даже слёзы. Даже их у меня нет. Как нет дождя в пустыне Саки… Легендарная кочующая пустыня, которой в моем родном мире пугают детей. Что ж, теперь я знаю, что этот миф реальность.
— Все мифы на самом деле реальность, — тихо сказал Паприк, — потому что это рассказы о душе и её пути к Богу. Или богам, как угодно. Фигура речи. На самом деле, всё существует одновременно. Все пространство, все миры. И, если в одном из них что-то происходит, это происходит не зря.
Я плотнее сжала колени. Ещё издевается тут сидит! Почему не убьет? Я же так нагрубила. Наверно, теперь меня вышвырнут. И правильно. Правильно. Зачем вообще соглашалась? Халнер уговорил. Чтоб его. Если бы не он, ничего бы этого не произошло. Да. Он тоже виноват в этой смерти. Нет. Не тоже — больше.
— Знаешь, почему к женщине обращаются «свет мой»? — неожиданно спросил Паприк и, не дожидаясь ответа, продолжил, — потому что женщина, как и свет, имеет две стороны. Посуди сама: во тьме возможна жизнь. Даже в самой кромешной тьме возможна жизнь. Но в полной тьме живут одни уродцы, а полноценные существа получаются лишь на свету. На точно отмеренном и выверенном свету, что важно. Ведь избыток его — тоже смертелен. Свет сильнее тьмы, да. Но и в разы опаснее. В этом и есть главный смысл. Как это важно — соизмерять силу своего света. Как это важно — знать обе свои стороны.
— У меня только одна сторона, — прошептала я, — только одна.
— Нет, — судя по голосу, магистр улыбался, — нет, Кетания. Просто ты привыкла видеть только одну. И в силу своего характера ходишь только по прямой. Для Инквизитора это недопустимо. Так что… Теперь у нас очень большие проблемы.
— Меня накажут? — с надеждой спросила я, обращаясь в темноту коленей, — меня казнят?
— Казнят? И не надейся. Ты нужна живой. Хотя бы, как любопытный объект. И не только в лаборатории.
