Религиозной я себя не считала, но была влюблена, а любовь для меня подобна вере.
Я поставила свечку, подумав о том, как мир вращается вокруг Тома, наполняя его природными силами. Я надеялась, что внутри у него что-то екнет.
Через несколько месяцев я переехала во Флориду и начала работать. Том звонил ночами. Я ждала этих звонков.
«Ты похожа на огромный неизведанный континент, — однажды сказал он, — и я мог бы бродить по нему вечно».
Он уделял мне внимание, слушал, помнил, что я ему говорила, и старался обдумывать мои слова. С ним я стала лучше понимать себя. Все, что имело для меня значение: любовь, литература, воспитание детей, — он пылко со мной обсуждал. Том был лучшим из тех, кого я знала.
«Письмо — это концентрированная форма внимания, — говорил он мне. — То же самое касается пения, поцелуев и молитв».
Он утверждал, что любит меня, и сказал, что расстанется со своей подругой, но не сделал этого. Он не хотел причинять ей боль. Ему нужно было время, чтобы «все осознать».
«Я слишком много думаю», — говорил он мне.
«Я не могу разорваться».
«Я решил дать себе немного времени».
Недели сменялись месяцами, а месяцы — годами. Я писала о нападении петуха, о гонках на мусоровозах и о мужчине, который двадцать шесть лет провел в камере смертников. Меня дважды повышали, и я получила работу своей мечты. Мой новый босс Майк Уилсон, один из ближайших друзей Тома, вскоре стал и моим другом. Из маленького кабинета с окном я наблюдала за Томом.
Я купила дом с четырьмя спальнями и разделила его с бойким и эмоциональным веймаранером по кличке Хаклберри. Дом был слишком большим и оттого пустым, и я чувствовала себя еще более одинокой.
Все свободное время я проводила, обустраивая свое гнездышко: счищала краску, ставила забор, выращивала стрелицию. Я заменила дверные ручки, петли, наружную облицовку, плинтусы, люстры, вентиляторы, повесила качели на ветку большого живого дуба.
Я выкармливала щенков, помогая местной организации по защите животных. То, что однажды побудило меня попытаться спасти голубую сойку, вышло наружу. На сегодняшний день я вырастила сотни щенков для четырех разных приютов из трех городов. Моя мама, жившая неподалеку, кормила их из бутылочек, разговаривала с ними и качала на руках, как пушистых внуков.
Я уже знала, на каком дереве устрою шалаш.
Том появлялся в моей жизни и исчезал. Он купил тесный блочный дом, который я терпеть не могла. Мне казалось, что это явный знак нашей несовместимости. Пока Том колебался, я встречалась с другими хорошими мужчинами, которые были свободны, уверены в себе, привлекательны, любили собак и хотели детей. Однако в итоге я переставала отвечать на их звонки.
Рик, мой первый парень, однажды сказал мне прямо: «Знаешь, за кого ты должна выйти замуж? За Тома Френча».
«Ага, — ответила я, — этот парень — настоящая катастрофа».
Тем не менее я желала только Тома. Я просто не могла заставить себя желать кого-то другого. Я отказывалась верить в то, что его напуганная и растерянная сущность, которая открылась мне, реальна. Внутри скорлупы был парень, который не просто любил Спрингстина [1], а семьдесят раз ходил на его концерты, всегда стоял в первом ряду и громко подпевал. Он не мог просто сочинить рассказ, ему нужно было потратить пять лет на роман из девяти частей. В действительно важные вещи он вкладывал все свои силы.
Я упрямо верила, как и многие другие женщины, что помогу Тому открыть его лучшие качества. Я хотела вытащить наружу человека, которым он мог бы быть, не сбей меня с толку его возраст и развод. Мне хотелось, чтобы мои дети общались со мной так же, как с Томом его сыновья, чтобы мои дети тоже любили Шекспира и «Южный парк». Мне хотелось видеть, как растут Нэт и Сэм. Они были одними из лучших людей, кого я знала: щедрыми, веселыми и забавными.
Том имел недостатки, но они были идеальны.
И в этом его заслуга.
Я видела, как Том пел с сыновьями, когда загружал посудомоечную машину тарелками, не ополоснув их. Он не обращал внимания на недоскошенные
