Страсти в нашем разуме. Стратегическая роль эмоций

обмана, когда существует большой риск плохого исхода.

И тем не менее обманывать не иррационально, независимо от того, сколь низки шансы быть пойманным с поличным, — как не было иррациональным для Ферраро отозвать своего игрока, независимо от того, как низки были его шансы оказаться уволенным. Даже если принять во внимание возможный ущерб репутации, обман все равно будет приносить выгоду в случаях, когда вероятность его выявления, хотя и не нулевая, но достаточно низкая. Давайте назовем эти случаи «золотыми возможностями». Найти кошелек с деньгами в пустынном парке — это золотая возможность. Человек, возвращающий деньги просто потому, что боится попасть в передачу «Скрытая камера», — параноик, а не осторожный человек. Люди часто сталкиваются с возможностями, при которых шансы быть пойманным с поличным достаточно низки, чтобы обман стал рациональным, и большинство из них, очевидно, это понимают.

Трудность, которую золотые возможности ставят перед репутационным доводом, можно четко увидеть на простом примере. Предположим, в мире есть два типа людей, честные и нечестные, и каждый тип составляет половину населения. Первые никогда не обманывают, вторые обманывают, только когда им представляется золотая возможность. Эти возможности не всегда полностью безопасны. Давайте представим, что одного нечестного человека из пятидесяти все-таки ловят с поличным.

Теперь предположим, что нам нужен честный человек для выполнения задачи, которая представляет такую золотую возможность. Кандидат отвечает на наше обращение. Что мы узнаем, изучив его репутацию? В этой среде 99 из каждых 100 человек будут иметь «хорошую» репутацию (50 из них будут по- настоящему честными, 49 — обманщиками, которые никогда не попадались). Даже если мы узнаем, что у нашего кандидата хорошая репутация, мы знаем, что есть почти 50%-ая вероятность (49/99), что он будет обманывать при достаточно благоприятных обстоятельствах. Поскольку примерно те же шансы (50/100) применимы к человеку, который был выбран наугад, ясно, что невыгодно тратить значительные средства на выяснение репутации кандидата. Если нечестные люди ведут себя рационально, большинство из них сумеют избежать разоблачения. Таким образом, у нас, по-видимому, мало шансов узнать, как ведут себя люди в той ситуации, которая нас особенно волнует, а именно при наличии золотой возможности обмануть.

Точно так же, если люди действуют рационально, мы не сможем выяснить, что кто-то честен, просто наблюдая за тем, что он делает в ситуациях, в которых выявление обмана вполне вероятно. В отличие от золотых возможностей, это ситуации, в которых мы часто выясняем, как люди поступали. Именно по этой причине, однако, в этих случаях обманывать было бы нерационально. Наблюдение, что кто-то не обманывает, говорит нам только о том, что он осторожен, а не о том, что он честен. В силу самого понятия честности представляется, что репутация необманывающего человека мало о чем нам говорит. Не иметь плохой репутации — не то же самое, что быть известным своей честностью. Те виды поступков, которые могут стать достоянием гласности, — недостаточно хорошая проверка того, честен ли человек[53].

ПРОБЛЕМА ИСПОЛНЕНИЯ

Эти наблюдения относительно репутации подводят к своеобразной проблеме. Очевидно, что большинство людей думают, что репутация передает важную информацию. Если бы они в это не верили, зачем бы они так о ней беспокоились? Зачем, например, компании дают себе труд проверять рекомендации, представленные кандидатом? Или зачем домовладелец изучает репутацию фирмы, прежде чем подписать контракт на ремонт крыши? Должны ли мы считать, что такое поведение иррационально? Если мы считаем, что обманщики эффективны в преследовании своего эгоистического интереса, нам, похоже, придется сделать такой вывод.

Однако в аргумент о репутации все-таки можно вдохнуть жизнь. Ведь контраргумент в таком случае критическим образом зависит от допущения, что нечестные люди делают выбор на основе рациональных расчетов. Тем не менее в предыдущей главе мы привели достаточно примеров, заставляющих усомниться в справедливости этого допущения. Даже самый законченный рационалист не стал бы настаивать, что решениями относительно приема пищи управляют строго рациональные силы. Помимо способности суждения, у нас есть еще аппетит, с которым надо бороться, и мы часто едим даже тогда, когда знаем, что не в наших интересах это делать.

В сущности по похожим причинам обманщики не всегда могут преследовать свой эгоистический интерес. Ибо в мотивации решений об обмане рациональные расчеты тоже играют лишь косвенную роль. Эгоистический человек видит выгоду от возможности обмануть, и связанные с этим приятные чувства создают импульс сделать это. Но с этим чувством вступает в борьбу противоположное чувство, порождаемое рациональной оценкой шансов разоблачения. Если эти шансы достаточно высоки или достаточно неопределенны, рациональный расчет подсказывает, что не стоит обманывать. Но этот расчет всего лишь вызывает второй ряд чувств, которые вступают в борьбу с побуждением обмануть. Нельзя быть совершенно уверенными, что эти борющиеся друг с другом импульсы в итоге приведут к благоразумному выбору.

Как только мы допускаем возможность, что решения об обмане часто могут приниматься на нерациональных основаниях, возникает логическая база для увязки репутации человека и его истинного характера. Предположим, нечестный человек обманывает, не только когда ему представляется золотая возможность, но часто даже в тех случаях, где велики шансы быть пойманным с поличным. Если, скажем, половину из них действительно ловят, тогда мы гораздо больше узнаем о человеке, выяснив, что он пользуется хорошей репутацией. У него теперь гораздо больше шансов оказаться честным, чем у