теориям о том, что продолжительные интервалы между стимулами и подкреплением производят лишь слабые ассоциации.
Сказать, что бихевиористы никак не восприняли новые утверждения, это, вероятно, ничего не сказать. Ни один из ведущих академических журналов по психологии не соглашался печатать отчеты об экспериментах Гарсии. Только после долгих проволочек они наконец вышли в каких-то малоизвестных изданиях[114]. Один выдающийся теоретик обучения того времени назвал открытия Гарсии «не более чем птичьим пометом в часах с кукушкой»[115].
Несмотря на столь ожесточенное сопротивление, эксперименты Грасии мало-помалу произвели революцию среди теоретиков обучения. Вскоре стало ясно, что их открытия применимы не только к крысам, но и к людям. Мартин Селигман ввел в оборот термин «феномен беарнского соуса», чтобы описать «приготовленное», или «направленное», обучение, нашу общую тенденцию усваивать одни ассоциации гораздо быстрее, чем другие[116]. Спустя несколько часов после того как Селигман съел филе миньон со своим на тот момент любимым соусом, он резко заболел. По сообщению Селигмана, хотя между приемом пищи и началом болезни прошел большой промежуток времени, в течение которого было много других стимулов, и хотя позднее он узнал, что это были симптомы желудочного гриппа, он все равно с тех пор не мог есть беарнский соус. Как раз на той неделе, когда Селигман заболел, вышла первая из работ Гарсии.
РАЗВИТИЕ И СПЕЦИФИЧЕСКИЕ КОМПЕТЕНЦИИ МОЗГА
Мозг имеет специфические компетенции, которые получают развитие в определенные моменты. Вооружившись этим знанием, постбихевиористы сделали большой шаг вперед в понимании закономерностей развития, которые мы наблюдаем у детей. Полезность новой ориентации наглядно иллюстрируется объяснением у Кагана «беспокойства из-за разлуки», тревожной реакции младенца, родитель которого только что вышел из комнаты. Беспокойство из-за разлуки редко наблюдается до семимесячного возраста. Большинство детей до этого возраста продолжают нормально играть, когда родитель выходит из комнаты. Но в какой-то момент между 7 и 15 месяцами происходит резкая перемена: внезапный уход родителя вызывает у ребенка слезы.
Одно из популярных объяснений этого изменения состояло в том, что ребенок плачет, потому что наконец узнал, что находится в большей опасности, когда родителя нет рядом. Еще одно объяснение: ребенку требуется по меньшей мере 7 месяцев, чтобы привязаться к первому заботящемуся о нем человеку и начать испытывать беспокойство из-за его исчезновения. Но эти объяснения, по-видимому, упускают одну важную вещь:
Никто... не может объяснить того факта, что время и форма появления беспокойства из-за разлуки <...> очень похожи для детей, слепых от рождения, и для детей, которых растили в американских нуклеарных семьях, в израильских кибуцах, в Барриосе в Гватемале, в индийских деревнях в Центральной Америке, в сиротских приютах или в американских яслях. Почему все эти младенцы, растущие в столь разных условиях, приобретают условный рефлекс страха из-за ухода заботящегося о них человека в одном и том же возрасте? Также кажется не очень правдоподобным, что несмотря на невероятные вариации в количестве времени, которое младенцы проводят со своими матерями в этих разных средах, развивающаяся функция эмоциональной связи с опекуном оказывается похожей[117].
Мы также можем задаться вопросом, почему этот переход в поведении столь резок. Интуитивно мы понимаем, что эмоциональная привязанность развивается постепенно. Постепенность должна также применяться и к приобретению знаний о боли и опасности. Если у младенцев постепенно развивается эмоциональная привязанность, если они постепенно узнают, что отсутствие опекуна подразумевает большую опасность, тогда почему их реакция на уход опекуна тоже не развивается постепенно? То есть почему младенцы не испытывают поначалу лишь легкого беспокойства из-за того, что их опекун вышел?
Каган полагает, что приступ беспокойства из-за разлуки возникает в связи с развитием способности брать образы из памяти и сравнивать их с настоящим. Эта способность резко созревает в возрасте приблизительно 8 месяцев. До ее появления ребенок не способен найти игрушку, которую он только что видел перед собой, но которую накрыли тканью. Как только игрушка исчезает из виду, она как будто перестает существовать. После развития способности к извлечению воспоминаний ребенок, однако, начинает вдруг без труда находить игрушку.
Не имея способности извлекать ментальные образы, хранящиеся в памяти, и сравнивать их с настоящим, ребенок не способен уловить расхождение между присутствием и отсутствием опекуна и потому не имеет оснований для беспокойства из-за того, что опекун покинул комнату. Как только эта способность у него развивается, он начинает сознавать эту перемену. Из-за привязанности к опекуну это изменение важно для него. Невозможность исправить это расхождение выливается в беспокойство.
