Что нам внушать: Сталин плохой, — когда мы жили при Сталине и знаем, кто хороший и кто плохой. А если бы сейчас было, как при Сталине, народ, который не видит светлого будущего, воскрес бы. А такие, как Адамович, выступают только ради своего положения, а перевернется жизнь завтра — и они перевернутся. А Шеховцов — настоящий патриот, и его надо ценить и гордиться такими, как он, что есть еще такие люди в эти времена. И пусть оставят в покое дорогого и любимого нашего вождя товарища Сталина. И я полностью поддерживаю инициативу Шеховцова и присоединяюсь к нему.»
…Это было похоже не на суд, а на спектакль. Судья все время одергивала истца. Пение в унисон с ответчиками свидетелей и судьи не делает чести правосудию. Сценарий был хорош…
Прошу переслать мое письмо Шеховцову в знак солидарности с ним, хотя не очень верю, почти убеждена, что этого не сделаете, но все-таки вкладываю конверт». (Не переслали).
Видели по телевизору, как Вы, Иван Тимофеевич, выступали в суде, отстаивая историческую правду о И. В. Сталине, защищая ее от адамовичей и ему подобных. Мы очень благодарны и признательны Вам за нелегкий труд и мудрость. Целиком и полностью согласны с Вами, в каждом Вашем слове — правда, истина».
Казалось бы, все ясно: Вы, Иван Тимофеевич, прибегая к помощи нашего праведного суда, предъявили личный иск по строго очерченному вопросу и конкретным лицам и организациям. Но во что было превращено судебное разбирательство? На мой взгляд — в жалкий фарс, в очередное топтание Сталина и нашей истории в стиле момента.
Само разбирательство шло при вопиющих нарушениях: „не замеченная“ судьей открытая дверь в коридор, где стояли свидетели, многократные и шумные (как в театре) аплодисменты, видимо, специально подобранной публики после выступления Адамовича и его друзей, не пресеченные судьей; оскорбительные выпады в Ваш адрес свидетелей, милостиво разрешенные судьей.
Судья несколько раз прерывала Ваше выступление ссылками на то, что Вы якобы отклоняетесь от сути иска, и в то же время предоставила ответчику и его друзьям-свидетелям говорить сколько угодно и о чем угодно, и „все о нем“, и ничего — по существу дела. Сам Адамович вместо ответа на конкретно поставленные вопросы рассказал суду об одном оригинальном способе отмщения Сталину (Адамович, видимо, долго и упорно тренировался на снегу, прежде чем решился обнародовать этот способ).
Я думаю, что все, кто в этот вечер смотрел передачу, могли наглядно познакомиться с нравами, царящими в среде новых правдоискателей: Ваше сугубо личное письмо, адресованное одному писателю, вдруг оказалось у его дружка, который, нимало не смущаясь, по-своему использовал содержание письма (а это он умеет!) в своей очередной публикации. И после этого можно громогласно призывать к порядочности, правде, очищению? Уважаемый Иван Тимофеевич! Я считаю, что несмотря на отрицательное решение суда по Вашему иску (а иного, глядя на этот процесс со стороны, не следовало и ожидать), моральную победу одержали Вы — сдержанный и мужественный человек, не побоявшийся сказать трудные сейчас слова в свою защиту, в защиту нашей истории. Хотелось бы только сказать Вам вот что: поберегите себя».