поскольку нет приговора. Если нет сатаны, как искомого материала, то ничего не получится, в частности, — ангела. Как вы помните, на такой формуле базировалась моя „железобетонная позиция“, как кое-кто из ваших единомышленников ее называет. — „Нет Хвата-палача, следовательно, нет и меня — защитника палача“. Вы предлагаете провести психиатрическое освидетельствование, несмотря на то, что я еще не привлечен в качестве обвиняемого и не арестован.
Вы что — газет не читаете? Ведь сколько уже западная и отечественная пресса писала о нарушениях прав человека в нашей стране, заключающихся, в частности, в психиатрическом освидетельствовании без согласия „подопытного кролика“ или в принудительном помещении граждан в психиатрическую больницу для освидетельствования и „лечения“. Похоже, что и вы были в числе тех психиатров, которые производили подобные „освидетельствования“.
Патологию моей личности вы увидели и в том, что реакция зала не произвела на меня ни малейшего впечатления. Должен вам заметить, что не только мне, но и многим гражданам, смотревшим фильм „Очищение“, было ясно, что в суде находилась специально приглашенная публика, задачей которой было создание соответствующей „реакции“. Я это сразу понял, поэтому эта реакционная „реакция“ и не могла произвести на меня никакого впечатления. Как психиатр, вы должны понимать, что для человека, находившегося в течение тридцати лет на переднем крае борьбы с преступностью и видевшего реакции более существенные, выкрики из зала подобны комариному писку.
Вы меня похвалили за то, что я, будучи больным человеком, тем не менее „сгенерировал“ отличную идею — потребовал соблюдения презумпции невиновности. Как же тогда понимать ваш призыв: не дожидаясь суда над адвокатами палачей, уже сейчас дать им по зубам? Представьте ситуацию. Ваше письмо опубликовала „Советская культура“, и какой-то юнец, доверяющий прессе, „дал мне по зубам“ (в прямом смысле слова). Следователь при расследовании дела в соответствии с требованиями закона о необходимости выяснения причин, способствовавших совершению преступления, задает обвиняемому вопрос: „Что побудило вас совершить это преступление?“ Очень возможный вариант ответа: „Я в `Советской культуре` прочитал, что надо давать по зубам адвокатам палачей, — вот я и дал по зубам самому главному адвокату палачей“.
Следующие действия следователя (опять же в строгом соответствии с законом) — привлечение вас и работника редакции, давшего „зеленую улицу“ вашему письму, к уголовной ответственности за подстрекательство молодежи, в том числе и данного гражданина, к зубодробительным акциям. И никуда вам не деться от приговора в случае такого разворота событий. Спасти вас могла лишь обстановка вседозволенности и всепрощения, которая сегодня является причиной освобождения от уголовной ответственности и более опасных преступников. Но эта обстановка скоро изменится, уже сейчас есть первые признаки возвращения к здравому смыслу.
Напрасно вы мне и Андреевой приписываете намерения насчет „хрустальной ночи“. Это ваше воспаленное воображение подсказывает вам такие „ночи“. Повторяю, вы очень рисковали, когда направляли в „Советскую культуру“ свое письмо. Опубликуй газета его — и вам не минуть уголовной ответственности за такие измышления. Вам бы пришлось объяснять суду не только идею „хрустальной ночи“, но еще и представлять доказательства того, что планируемая нами акция по количеству жертв должна превзойти акцию эсэсовцев Гитлера против штурмовиков Рема в ту самую „хрустальную ночь“. Доказать же это практически невозможно, поскольку нет точки отсчета — до сих пор не установлено количество погибших в упомянутую ночь (Д. М. Проэктор. Фашизм: путь агрессии и гибели, 1989 г., 2-е изд., с. 94).
Мне в этой акции вы отводите роль вешателя Адамовича — человека, который в суде пожал мне руку. Поистине безгранична ваша фантазия, болезненная фантазия человека, у которого злоба и ненависть к Сталину и его защитнику трансформировались в отличающиеся согласованностью и стройностью взглядов бредовые идеи.
Вы призываете меня, „распоясавшегося наглеца“, унять с помощью палки, поскольку, как вы отметили, слов я не понимаю. В совокупности с „дать по зубам“ призыв к „палке“ мог бы и в самом деле напугать человека, который не прошел прямую наводку (стрельба в упор по фашистским танкам) и через угрозы уголовников на протяжении тридцати лет.
Вам бы заглянуть в Уголовный кодекс, прежде чем рекомендовать привлечь меня к ответственности за сутяжничество. Нет такой статьи в кодексе, значит, и предъявить мне обвинений нельзя. А по сути, сутяжничество в моих действиях как таковое отсутствует. Сутяжничество — это длительное ведение спорного или необоснованного дела (или нескольких дел) в корыстных целях. Как вам должно быть понятно, никакой корыстной цели я, защищая свою и Сталина честь и достоинство, не преследовал. Ни один из предъявленных мной семнадцати исков в защиту чести и достоинства Сталина не рассматривался, следовательно, „сутяжничество“ сюда не подходит. Поскольку же эти иски не рассматривались, никто не понес материальных и иных потерь. Следовательно, ваш призыв о взыскании с меня судебных издержек повисает в воздухе.
Прошлым моим призываете поинтересоваться? Уже интересовались — и не раз. И ничего порочащего не нашли. Принимать же участия в репрессиях против „врагов народа“ я не мог по малолетству.
Вы называете преступниками и тех, кто держал „в тайне от советского народа“ доклад Хрущева на XX съезде партии, известный всему миру. Знаете, почему этот доклад нам не показывали? Да потому, что там такая чушь, что советские люди ему не поверили бы. Ну, скажите, например, кто поверил бы заявлению Хрущева о том, что Сталин планировал военные операции по глобусу? В течение всех перестроечных лет средства массовой информации готовили наших людей к восприятию этого доклада как соответствующего действительности. Для этого изо дня в день нагнеталась антисталинская истерия, выплескивались ушаты грязи, отрабатывались приемы изощренной клеветы. И когда решили, что „плод созрел“, опубликовали доклад Хрущева в органе ЦК
