расплатятся со всеми долгами у Шварца. В этих милых хатах, издали столь живописных, любовь мало-помалу исчезала, уступая место заботам о хлебе насущном.
Марка Бучкова была исключением. В этой худой темной женщине, которая весной сама впрягалась в плуг, жила такая любовь к мужу, что мысли о пропитании отступали на второй план.
После того как дети укладывались друг возле дружки на соломе и вдова Чепакова засыпала, Марка выходила из дома и, глядя на туман, поднимающийся над долиной Вага, плакала.
Порою Марка заглядывала в сундук, где хранилась праздничная шляпа Матуша с широкими полями; стоя перед сундуком, она шептала: «Я знаю, он вернется».
Она не походила на вдову Чепакову, которая, когда ее муж еще был жив и подолгу не возвращался из своих странствий, говаривала обычно: «Я знаю, он вернется с кучей денег».
Бучко не вернулся и на следующий год.
Марка плакала, но твердила: «Я знаю, он вернется».
На какое-то время от мыслей о муже ее отвлекли случившиеся тем временем события. В Пухово был пожар. Ваг вышел из берегов.
Кругом только и говорили о несчастье, о том, сколько людей утонуло в разлившемся Ваге, наверху река даже снесла хаты. Вода спала, и о несчастье начали забывать. «Вот теперь и Матуш вернется», — снова надеялась Марка.
Корчмарь Шварц начал беспокоиться.
— Марка, — сказал он, когда жена Матуша пришла купить хлеба, — твой муж не вернется, а за тобой долг. Чем ты мне заплатишь? Голодранцы, берете в долг, а платить нечем. Если бы не мое милосердие, твоя хата давно пошла бы с торгов.
— Матуш вернется, — плакала Марка, — он должен вернуться, милостивый пан, и все вам заплатит.
— Глупая, — набросилась на нее жена Шварца, — да теперь, поди, не узнаешь, где его закопали.
— Придется пустить с торгов твою хату, — решил Шварц.
И пустил. И сам купил ее, причитая, что никогда не терпел такого убытка.
— Знаешь что, — сказал Марке Шварц после продажи хаты, — я не какой-нибудь бесчувственный человек. Пойдешь работать на стройку в Тренчианске Теплице, будешь подносить кирпичи. Получать будешь двадцать крейцеров в день плюс питание.
— Матуш вернется, — всхлипывала Марка, вокруг нее плакали ее дети и дети Чепака.
В тот же день молодой Шварц отвез работниц на строительство вилл в окрестностях Тренчианских Теплиц.
В июне этого года я переправлялся от романтической Скалки на другой берег Вага к Тренчианским Теплицам.
Поденщицы на берегу грузили песок, который залегает там толстыми пластами.
— А все-таки Бучко вернулся, — рассказала одна из них, — вчера его нашли в песке, вон там. — Она показала разрытое место у воды. — Он лежал в песке на глубине больше метра, — продолжала поденщица. — Молодой пан говорил, что он пролежал там, наверное, с полгода. В поясе у него было зашито больше сорока золотых.
— Боже мой, сколько денег, — сказала другая поденщица, бросая лопатой песок на телегу, — верно, бедняга упал в воду, и течением его принесло сюда.
Спустя немного времени я ехал по дороге долиной Вага, и сосед обратил мое внимание на Кочковице.
— Взгляните, какой вид, что за прелесть — эти избушки, — воскликнул он с восторгом.
— В самом деле, — отозвался я холодно.
Новые течения
Когда я пришел к своему приятелю Ладиславу, первым делом мне бросилось в глаза несколько листов чистой бумаги, лежавших перед ним на столе.
На одном из них я увидел заголовок «новелла». Слово «новелла» было зачеркнуто, а рядом написано «рассказ». Больше ничего, только страницы аккуратно пронумерованы: 1, 2, 3, 4, 5.
Ладислав сидел над чистыми листами бумаги, зажав в зубах перо и обхватив голову руками.
— А, это ты, — проговорил он, заметив мое появление и выпустив ручку из стискивающих ее челюстей.
— Да, — ответил я, — пришел посмотреть, что ты поделываешь.
