Панда, когда ты встретишь меня вновь на дне той бездны, какую же историю поведаешь ты мне, жалкая тень короля? Ты, чье сердце отныне будет глодать червь по имени Любовь к усопшим? О принц и победитель Кечвайо, какую историю тебе придется рассказать мне, когда я поприветствую тебя на дне той бездны, – тебя, который приведет свой народ к гибели и наконец умрет, как должна умереть я – всего лишь раба и исполнитель воли других. Нет, не спрашивай меня ни о чем. Спроси старого Зикали, моего хозяина, который видел зарю твоего рода и станет свидетелем его заката. О да, ты прав, я ведьма, и я знаю, я знаю! Ведите меня, я устала. Как же я устала от вас, мужчин! Вы всегда раздражали меня своей тупостью, тем, что вас так легко напоить, а когда вы пьяные, вы совершенно омерзительные. Уф-ф! Я устала от вашего здравомыслия и вашего коварства, устала от вашего пьянства и вашей грубости, ведь вы всего лишь дикие звери, которым Творец Мвелинганги дал головы, и головы ваши способны думать, да только думают они всегда неправильно.
А теперь, король, погоди еще чуть-чуть, прежде чем спустить на меня своих собак. Я сказала, что презираю всех мужчин, но, как известно, ни одна женщина не способна говорить правду – всю правду. Есть здесь мужчина, которого я не презираю и не презирала никогда, которого, наверное, даже люблю – люблю потому, что он не любит меня. Вот он сидит, – и, к моей крайней растерянности и острому интересу присутствующих, Мамина указала на меня, Аллана Квотермейна! – Лишь однажды своими чарами, о которых вы уже достаточно наслышались, я одержала верх над этим мужчиной против его воли и рассудка. Но по доброте своей отпустила его. Да, я отпустила редкую рыбу, когда она уже была у меня на крючке, потому что знала: стану удерживать – испорчу прекрасную сказку и сделаюсь со временем лишь служанкой белого господина, и, когда белая инкози-каас придет наслаждаться этим «блюдом», меня выставят за дверь – меня, Мамину, которая не терпит стоять за дверью, которая должна всегда оставаться на виду. И вот, когда он уже был у моих ног, я отпустила его, а он дал мне обещание, пустяковое обещание, но исполнит его сейчас, когда нам суждено ненадолго расстаться. Макумазан, не обещал ли ты поцеловать меня еще раз в губы, когда бы и где бы я ни попросила тебя об этом?
– Обещал, – упавшим голосом ответил я: глаза ее, казалось, удерживали мои, как это было с Садуко.
– Так подойди, Макумазан, и подари мне на прощанье этот поцелуй. Король позволит, а поскольку мужа своего я предала смерти, никто не скажет тебе «нет».
Я поднялся. Я чувствовал, что не в силах противостоять силе, что влечет меня к ней. Я подошел к Мамине – женщине, окруженной неумолимыми врагами, женщине, игравшей большую игру и все потерявшей, женщине, так хорошо знавшей, как надо проигрывать. Я стоял перед ней, сгорая со стыда и не ощущая его, поскольку что-то в ее величии, возможно пагубном, развеивало мой стыд, и я понимал, что мое безрассудство тонуло в глубочайшей трагедии.
Медленно и томно Мамина подняла руку и обвила мою шею, медленно она потянулась яркими губами к моим и поцеловала меня – сначала в губы, затем – в лоб. Но между этими двумя поцелуями она сделала нечто настолько стремительное, что глаза мои едва успели уследить за ее движением. Мне показалось, что она мазнула левой ладонью себя по губам, а затем я увидел движение ее горла, будто она что-то проглотила. И тотчас оттолкнула меня от себя со словами:
– Прощай, о Макумазан! Никогда тебе не забыть этого поцелуя. А когда мы встретимся вновь, нам будет много о чем поговорить, поскольку между теперь и потом твоя история наполнится событиями. Прощай, Зикали. Пусть все твои замыслы будут успешны, поскольку тех, кого ненавидишь ты, ненавижу и я, и не питаю к тебе зла за то, что ты наконец раскрыл правду. Прощай, принц Кечвайо. Никогда тебе не стать тем, кем мог бы стать твой брат, и ждет тебя участь лютая, поскольку ты обречен разрушить дом, который построил Тот, кто был велик. Прощай и ты, Садуко, глупец, растоптавший свою судьбу ради глаз женщины, когда мир полон других женщин. Нэнди Ласковая и Великодушная будет ухаживать за тобой до самой твоей кончины. О! Почему Умбелази склоняется над твоим плечом и смотрит на меня так странно? Прощай, Панда – тень короля. Все, спускай своих убийц! О, спускай скорей, иначе не видать им моей крови!
Панда взметнул вверх руку, и палачи устремились вперед, но, прежде чем они достигли Мамины, она задрожала всем телом, раскинула в стороны руки и упала навзничь. Смертельный яд подействовал почти мгновенно.
Так закончила жизнь Мамина – Дитя Бури.
Наступила глубокая тишина, наполненная изумлением и благоговейным страхом. И тут вдруг ее расколол ужасный смех – это хохотал Зикали Древний, Тот, кому не следовало родиться.
Глава XVI
Мамина… Мамина… Мамина!
По окончании суда король позволил мне уехать, исполнив мое самое заветное на тот момент желание – покинуть страну зулусов. Перед самым отъездом на закате я заметил странную, похожую на жука фигуру, ковыляющую вверх по склону в мою сторону и поддерживаемую двумя крепкими парнями. Это был Зикали.
Карлик молча прошел мимо меня, жестом велев мне проследовать за ним. Полагаю, я повиновался из чистого любопытства, потому что, призываю в свидетели искренности моих слов святые Небеса, я нагляделся на старого колдуна на всю оставшуюся жизнь. Он достиг плоского камня ярдах в ста выше по склону от моего лагеря, где не было кустов, способных укрыть кого-либо, и уселся на него, указав мне на камень напротив, на котором я и устроился. Сопровождавшим он велел отойти подальше, так, чтобы они не могли слышать нас.
