подтверждали мои догадки.
Доктор первым заговорил о случившемся:
– Боюсь, прошлой ночью я вышел из себя. Такое и раньше бывало за карточной игрой и наверняка еще не раз повторится. Однако я должен как-то объясниться. Марнхем, как вы сами убедились, любит выпить, и тогда он превращается в неисправимого лгуна. Сам я тоже хорош – увы, никак не могу обуздать свои приступы гнева. Все же не судите нас слишком строго. Будь вы доктором, знали бы, что черты характера в человеке наследственные и он не властен над своей плотью. Кофе не желаете?
В отсутствие Родда старик Марнхем завел тот же разговор и, как обычно, был сама любезность.
– Я очень виноват перед вами и мистером Энскомом. Всего мне и не вспомнить, знаю только, что ночью, пока мы играли в эти проклятые карты, случилась крупная ссора. Порой слабости берут надо мной верх. Что тут поделаешь. Надеюсь, вы, как такой же простой смертный, со своими недостатками, отнесетесь ко мне снисходительно. Если я вчера сболтнул лишнего или повел себя недостойно, вы не станете придавать всему этому большого значения? Да, особенно тяжко сознавать, что все произошло на глазах моих гостей.
Такое показное благородство заставило меня припомнить каждый мелкий его грешок, и отчего-то они показались мне еще более тяжкими.
– Конечно-конечно, не будем больше к этому возвращаться. Хотя… – вырвалось у меня, – вы наговорили друг другу столько ужасного…
– Что ж, пожалуй, – рассеянно улыбнувшись, ответил он, – но на самом деле мы так не думаем.
– Понимаю – что-то вроде ссоры влюбленных. Только вот как быть с алмазами, которые вы оставили на столе, а я убрал с глаз кафров от греха подальше? Сейчас я их принесу.
– Я? Да, пожалуй, и вместе с долговыми расписками, которые могли бы сгодиться для раскуривания трубки. Мы сможем сравнить их ценность. Не знаю, равнозначны ли бумаги алмазам. Только ради всего святого, не показывайте мне эту мерзость, у меня ее и так с избытком.
– Я поговорю с Энскомом, ведь это он делал ставки.
– Говорите с кем хотите, только не позволяйте мне снова взглянуть на алмазы, – ответил старик, от вскипающего гнева у него вздулись вены на лбу. – Выбросьте их в сточную канаву, если хотите, с глаз моих долой, а не то быть беде. – С этими словами он, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате. К завтраку даже не притронулся.
То ли этот стреляный воробей боялся попасть под перекрестный допрос, имея при себе столько нешлифованных алмазов, то ли их стоимость не покрывала его карточный долг, а может, они вообще из обыкновенного стекла. Я рассказал обо всем Энскому, но тот лишь рассмеялся. У меня, видите ли, алмазы будут в большей безопасности, а то вдруг что случится. Мы ведь, мол, с самого начала чего-то ожидали, еще до того, как попали сюда.
Пока я прятал камни в безопасное место, послышался стук колес. Вышел взглянуть, в чем дело, и как раз в эту минуту подъехала двухколесная повозка с верхом, запряженная четырьмя резвыми лошадками. На козлах сидел готтентот в щеголеватой шляпе и красном кушаке. Он остановился перед садовой оградой, из недр повозки появилась опрятно одетая дама, молодая, стройная и довольно высокая. Вот и все, что я разглядел, а когда она повернулась ко мне спиной, ее рыжие волосы вспыхнули огнем.
– Вот! Я знал, что-то обязательно случится! И появилась Хеда. Квотермейн, вы должны пойти и помочь ей, ведь поблизости не видно ни ее почтенного родителя, ни любящего жениха, то бишь доктора.
Тяжело вздохнув, я повиновался, всем сердцем желая, чтобы все это было не на самом деле. Чуяло мое сердце: ее приезд лишь усугубит создавшееся положение.
У ворот она велела весьма дородной девушке из цветных, по-видимому горничной, вынуть из повозки корзинку с саженцами цветов, резко повернулась – и мы столкнулись нос к носу по разные стороны ограды. Некоторое время мы разглядывали друг дру га. Хеда и впрямь оказалась очень красивой, правильные черты, дышащие здоровьем и свежестью, длинные черные ресницы и прелестный гибкий стан. Уж не знаю, что она подумала обо мне, скорее всего, ничего хорошего. Вдруг ее большие серые глаза тре вожно распахнулись, а на лице отразился страх.
– Что с отцом? Где он?
– Если вы о мистере Марнхеме, – учтиво приподняв шляпу, ответил я, – то, вероятно, доктор Родд и он…
– Бог с ним, с доктором Роддом, – прервала она, презрительно вздернув подбородок, – как себя чувствует отец?
– Полагаю, как обычно. Они с доктором Роддом были тут совсем недавно, но, кажется, ушли куда-то. – Так в самом деле и было, только ушли они в разных направлениях.
– Ну и прекрасно, – вздохнув с облегчением, ответила Хеда. – Понимаете, мне сообщили о его болезни, вот почему я здесь.
Стало быть, она любит этого старого плута и… не выносит доктора. Жди беды, это уж как дважды два четыре. Нам тут только разгневанной женщины не хватало.
Открыв ворота, я с почтительным поклоном принял у нее саквояж.
– Меня зовут Квотермейн, а вон там мой друг Энском. Мы тут остановились.
– В самом деле? – сказала Хеда с очаровательной улыбкой. – Какая странная идея – остановиться в таком месте.
– Дом прекрасен, – заметил я.
