– Похоже на то, Зикали, но почему ты не пошлешь за белыми докторами, чтобы они вылечили короля?
– Все доктора на земле, Макумазан, ни белые, ни черные, не смогут вылечить его. Духи призывают короля, и он умирает. Я пришел на его зов издалека, так быстро, как мог, но даже я бессилен, хоть из-за него и мне суждено умереть.
– Почему?
– Взгляни на меня, Макумазан, разве я не достаточно пожил на свете? Рано или поздно для всех наступает конец, даже для Того, кому не следовало родиться.
Кечвайо поднял голову и взглянул на него.
– Может статься, – с трудом проговорил он, – для дома Сензангаконы было бы лучше, если бы ты умер раньше. Лежа тут на смертном одре, я припомнил много поговорок, ходящих о тебе в народе. Однако я не посылал за тобой, Открыватель, и не знаю, кто мог это сделать, но только, когда ты пришел, у меня началась эта ужасная боль. И как случилось, – добавил он, повысив голос, – что белые люди схватили меня в твоем убежище? Кто показал им тайный ход? Впрочем, какой теперь смысл…
– Да, никакого смысла, сын Панды, – ответил Зикали. – И не важно, как мне удалось избежать удара копья в хижине Черного ущелья, когда ты спрятал его под одеждой, замышляя убийство, а некий дух преградил тебе путь и спас меня от смерти. Скажи, сын Панды, вспоминал ли ты последние три дня о своем брате Умбелази и о собратьях, убитых тобой в сражении у реки Тугела, когда белый человек повел амакоба в атаку против твоего войска и разгромил три полка?
Кечвайо лишь простонал, не ответив ни слова. Должно быть, он ослаб настолько, что уже не мог говорить.
– Слушай, сын Панды, – шипел ему на ухо Зикали, – много-много лет назад, еще до рождения твоего предка Сензангаконы, – бог знает сколько времени прошло с тех пор, – в знатной семье племени ндвандве родился карлик. Чака истребил племя ндвандве, а карлика и уродца из благородной семьи не тронул. Ко роль прозвал его Тем, кому не следовало родиться, и потешался, когда наступали мир и благоденствие, а в тяжелые времена обращался к нему за советом, потому как карлик был мудр и сведущ в магии. Однако Чака ради забавы убил жен и детей этого человека, оставив в живых лишь одну, кого он сделал своей «сестрой». Тогда во имя своего народа и убитых жен и детей этот колдун поклялся отомстить Чаке и всему дому Сензангаконы. Как крыса под землей, он подкапывал основание престола Чаки и привел короля к гибели от копий братьев и слуги Мбопы, с которым он поступал несправедливо. Продолжая копать во тьме, он побудил Дингаана, прежде заколовшего своего брата Чаку, убить бура Ретифа и его людей. Тем самым он призвал возмездие на голову Дингаана от рук белых людей, а позже навлек на Дингаана смерть. Затем королем стал твой отец Панда, и жизнь ему спасло то, что однажды он сделал добро Тому, кому не следовало родиться. Однако с помощью ведьмы Мамины колдун доставил неприятности королю, посеяв вражду между его сыновьями, одного из них звали Кечвайо. Позже Кечвайо стал править вместе с отцом Пандой, а затем единолично занял трон. Вскоре у него начались неприятности с англичанами. Ты помнишь, сын Панды, как Кечвайо сомневался, объявлять ли им войну, и требовал знамения от Того, кому не следовало родиться. Колдун дал знамение, перед королем появилась инкосазана зулусов, Небесная принцесса, и спор решился в пользу войны. Ты знаешь, сын Панды, как шла эта война, как Кечвайо потерпел поражение, как пришел к Тому, кому не следовало родиться, словно загнанная гиена, и просил указать ему убежище, где мог бы спрятаться. Ты хорошо знаешь, как Кечвайо задумал убить бедного старого знахаря, открывшего ему тайный проход, как короля схватили и отправили за море, а затем вернули обратно, в землю, где народ возненавидел его, ведь он отправил тысячи зулусов на смерть. Ты знаешь, как он наконец нашел приют под сенью белого вождя, в этом поселке под названием Джази. Здесь он, презираемый всеми изгой, жил до тех пор, пока не заболел, как всегда случается с подобными людьми, тогда послали за Тем, кому не следовало родиться, чтобы его вылечить. Однако ты знаешь, как Кечвайо теперь лежит в предсмертных муках, словно проглотил раскаленный наконечник копья, и скоро погрузится в вечный мрак, населенный призраками тех, кого он убил, и предков дома Сензангаконы, который он низложил и отправил в небытие.
Зикали умолк и, приблизив лицо к умирающему, вперил в него взгляд, горящий ненавистью. Затем он зашептал что-то королю на ухо, отчего тот задрожал, как жертва под взглядом мучителя.
В эту минуту огарок свечи провалился в бутылку из прозрачного стекла, догорел, испуская тусклый свет, и, наконец, потух. Никогда мне не забыть этой жуткой сцены в этом унылом, наводящем ужас освещении. Умирающий король лежит на постели и трясет головой, а колдун склонился над ним, как вампир, сосущий кровь из горла беспомощной жертвы. Страх в глазах одного и лютая неизбывная ненависть в глазах другого. О, как это ужасно!
– Макумазан, – прошептал Кечвайо дрожащим голосом, – помоги мне! Я же говорил, что мой отравитель – Зикали, он меня ненавидит. О, прогони призраков! Прогони их!
Я не мог отвести от него глаз, а мучитель присел перед королем на корточки, как демон, упивающийся своим злодеянием. И тут свеча потухла.
Наконец у меня сдали нервы, и, обливаясь холодным потом, я опрометью бросился из хижины, будто только что побывал в аду, а вдогонку мне грянул издевательский смех Зикали.
У хижины в наступивших сумерках собрались женщины и слуги короля. Я велел им идти к умирающему, а сам вскарабкался вверх по склону в поисках белых людей. Кругом никого. Посланник-кафр из кабинета сэра Осборна сообщил, что Малимати еще не вернулся, но за ним уже послали. Тогда я направился к своему фургону и в изнеможении растянулся на постели. А что еще мне оставалось делать?
Ночь прошла ужасно. Гремел гром, и лил сильный дождь с порывами ветра. Только я задремал, как меня разбудил плач. И я сразу понял, что король
