скончался. Они совершали ритуальный плач скорби по умершему. Интересно, есть ли среди них убийца? А в том, что Кечвайо был отравлен, я не сомневался.
К рассвету буря утихла, ей на смену пришла ясная и безоблачная ночь, а на небе взошла убывающая луна. Жара этого безводного пространства угнетала меня, кровь словно закипала в жилах. Однако я слышал, что где-то в полумиле отсюда в ущелье течет река, и мечтал искупаться в прохладной воде. Ведь, сказать по правде, она мне уже несколько дней не попадалась. Вот и решил окунуться, прежде чем покину это средоточие ненависти, окончательно мне опротивевшее. Мой возница был уже на ногах и болтал с разведчиками, которые всполошились, узнав о происшедшем в поселке. Кликнув его, я обещал скоро вернуться и велел запрячь волов в дорогу, а сам отправился на поиски. После долгой прогулки я наконец спустился на дно ущелья к берегу реки. Мне помогла тропа, которую протоптали кафрские женщины, приходящие сюда черпать воду. На месте оказалось, что река разлилась, и вода стремительно продолжала прибывать, – по крайней мере, если судить по звуку, ведь глубокое ущелье густо заросло деревьями и свет едва проникал в него. Поэтому я сел и стал дожидаться рассвета. Меня мало прельщала перспектива быть искусанным комарами, и я уже почти жалел, что пришел сюда.
Скоро все изменилось, мгла рассеялась, и я убедился, как тут на самом деле красиво. Напротив меня с высоты двадцати, а может, и тридцати футов в черный бассейн низвергался водопад. Всюду росли высокие папоротники, а за ними стройные деревья с бисером дождевых капель на листьях. Посреди реки, в десяти шагах от меня, под бурным пенистым потоком возвышалась скала, вокруг нее бурлила вода. На скале сидело какое-то живое существо, поначалу я не мог разглядеть его из-за тумана и принял то ли за старого бабуина, то ли за другое животное. Тогда я пожалел, что не захватил с собой ружье. Вскоре я понял, что это человек, когда он начал говорить нараспев или молиться на языке зулу, а затем скрылся за цветущим кустарником. Я слышал каждое слово. Вот что он говорил:
«О мой дух, здесь ты нашел меня в юности, сотни лет назад. – (Мне кажется, он имел в виду десятки.) – И вот я вернулся к тебе. В этот бассейн я нырнул и под водой нашел тебя, мой змей, и ты обвился вокруг моего тела и вокруг моего сердца. – (Как я понял, голос намекал на обряд посвящения в знахари, куда обычно входит нахождение змеи, которая должна обвиться вокруг новичка.) – С тех пор и по сей день ты поселился в моем теле и моем сердце, наделил меня мудростью, давал советы о добре и зле, и я исполнял все, что ты велел. Теперь я верну тебя туда, откуда ты пришел, чтобы ты ждал моего нового рождения. О духи моих предков, день за днем я трудился и спустя много лет ото мстил за вас дому Сензангаконы. Никогда больше они не будут править в этой земле, ибо последнего их короля я умертвил. О мои убитые жены и дети, я принес вам огромную жертву, тысячи и тысячи убитых зулусов. О Ункулункулу, Великий владыка небес, пославший меня на землю. Ункулункулу, я выполнил свою задачу и возвращаюсь к тебе с кровавым урожаем от семян, посеянных тобой. Тише, тише, мой змей, солнце восходит, и скоро ты обретешь покой в воде, твоей обители от начала мира!»
Голос умолк, в этот миг луч света пронзил туман и осветил говорящего. Это был Зикали, а вокруг него обвился большой желтобрюхий полоз. Черная голова змеи нависла над ним, и казалось, будто трепещущий раздвоенный язык время от времени лижет его в лоб. Наверное, змея вылезла из воды, потому что ее мокрая кожа блестела на солнце. Старик встал на нетвердых ногах, не сводя глаз с восходящего красного солнечного ока, и с криком «Обреченный, обреченный с радостью!» и громким жутким смехом бросился в бурлящие воды.
Так окончилась история о знахаре Зикали, Открывателе, о Том, кому не следовало родиться, и о его страшной мести. Он уничтожил великий дом Сензангаконы, а вместе с ним и весь зулусский народ.
Магепа по прозвищу Антилопа
В предисловии к роману «Мари» о ранних годах жизни покойного Квотермейна, известного в Африке под именем Макумазан, мистер Куртис, брат сэра Генри Куртиса, рассказал о нескольких рукописях, найденных им в доме мистера Квотермейна в Йоркшире. Среди них оказался и упомянутый роман. Кроме законченных рукописей, которые мне как редактору надлежало передать для последующего издания, я нашел там множество разрозненных записей и документов. Некоторые из них касались охоты и взятых трофеев, исторических событий, имелись заметки, связанные с писательским ремеслом, а также уникальные сведения о невероятных событиях, полученные из первых рук.
Одна запись была оставлена в грязной и потертой тетради, видно, хозяин не расставался с ней многие годы. Она напомнила мне о давнем разговоре, состоявшемся между мной и мистером Квотермейном, когда я гостил у него в Йоркшире. Текст небольшой, должно быть, автор бегло набросал его за каких- нибудь пару часов. В нем говорилось следующее:
«Интересно, есть ли в чужих землях знак отличия за храбрость и самоотверженность вроде нашего креста Виктории. Если бы я имел на то полномочия, то присудил бы его бедному старому туземцу Магепе. Честное слово, он заставил меня почувствовать гордость за все человечество. А ведь он был всего лишь цветным, как некоторые называют кафров».
Долго я, редактор, не мог понять, о ком идет речь, но вдруг меня осенило. В памяти всплыло, как я, еще молодой, сидел после ужина в гостиной Квотермейна. С нами были тогда сэр Генри Куртис и капитан Гуд. Мы курили, беседовали. Разговор зашел о героизме. Каждый старался припомнить случай, оставивший у него неизгладимое впечатление. Последним заговорил Аллан Квотермейн:
– С вашего позволения, я расскажу историю, ставшую для меня наивысшим примером храбрости. Итак, война с зулусами только началась, в Зулуленд направились войска. В ту пору, как вам известно, я подрабатывал, возил высокопоставленных военных. Нанял им три фургона, по шестнадцать здоровых волов в каждом, вместе с разведчиками, а сам был за главного. Они заплатили мне… впрочем, не важно сколько, как-то неловко говорить о деньгах… Сказать по правде, всю войну офицеры империи покупали необходимые им товары на дорогих рынках, и не всегда по закону. Много ходит историй – и не
