ей, что это был несчастный случай или же убийство из милосердия.
Вдруг Рудольф понял, что тут он ошибается и она пыталась ему это объяснить. Смерть Магдалины! Он догадался, чей скелет нашли в августе пять лет тому назад. Но прыгнуть двумя ногами на грудь… Что за чушь! Должно быть, Кора надавила чуть сильнее рукой, когда ласкала сестру, думая о Джонни.
Отец, любивший ее больше всего на свете, хранил молчание. Сумасшедшая мать ничего не поняла. Соседку перестали пускать в дом. Возможно, труп пролежал несколько месяцев в комнате наверху, пока Маргрет не решилась наконец что-нибудь предпринять; она вывезла скелет в пустошь, подделала свидетельство о смерти. Все просто.
К входной двери вели три ступеньки. Рудольф шел на шаг впереди Коры. Он нажал кнопку звонка, и через несколько секунд дверь открылась. Молодая женщина в белом халате, миловидная и изящная, вопросительно посмотрела на него и, заглянув через плечо, скептически покосилась на его спутницу.
– Что вам угодно?
Рудольф предъявил служебное удостоверение.
– Мы записаны на час дня к профессору Франкенбергу. К сожалению, мы приехали раньше назначенного времени.
Ничего страшного. Они могут подождать в приемной. Рудольф вошел первым и пересек холл. Кора последовала за ним, испуганно съежившись, словно прямо посреди приемной стояла плаха. Но там был лишь диван, пододвинутый к стене. Рядом с ним стояла огромная пальма с похожими на зонт листьями. А над диваном висела современная картина в простой раме. Во время первого визита Рудольфа Гровиана провели в другое помещение и он ее не видел.
Кора направилась прямо к картине и остановилась напротив дивана. На ее лице отражались удивление и смущение. Она опустила взгляд, посмотрела на пол, затем снова на картину, провела рукой по стене рядом с диваном.
– Что-то не так, – сдержанно произнесла Кора. – Они замуровали лестницу. – И она бессильным жестом обвела комнату. – Они все здесь перестроили. – Кора ткнула пальцем в противоположную стену. – Там мы и стояли. Мы с Джонни. Мне было плохо, потому что я… Магдалину…
Не договорив, она встрепенулась, и внезапно ее затошнило. А затем Кора, запинаясь, снова заговорила.
Глава пятнадцатая
Я никогда не ненавидела ее сильнее, чем в тот миг, когда она вытянулась на постели. Я знала, что на этот раз моих пальцев и свечи будет недостаточно – потом Магдалине обычно хотелось поговорить и пообниматься. Для того чтобы она устала по-настоящему, я должна была сделать это языком… Мне стало дурно от одной мысли об этом.
Именно в тот миг я поняла, что все наоборот: не я жила за нее, а она жила моей жизнью. Раньше отец называл ее воробышком. Она, словно воробей, выхватывала зерна овса из моей дерьмовой жизни. А мне оставляла то, что ей не подошло. Отвратительно!
Возможно, это шампанское перевернуло все с ног на голову. А возможно, Джонни, которого я оставила в кафе. Мне казалось, что, целуя и лаская Магдалину, я сгораю изнутри. Именно это делал бы со мной Джонни, если бы я осталась с ним.
И тогда я начала ей рассказывать. Правду. До сих пор у меня не было ни одного мужчины, только платонические отношения со спаржевым Тарзаном. Никакого горячего секса с крутыми перцами, лишь несколько вялых поцелуев, отдававших пивом. А теперь появился тот самый единственный, от которого у меня голова идет кругом.
Магдалина лежала и молча слушала. Когда я расплакалась, она меня обняла. Я почувствовала на спине ее руки. Она просунула руку под футболку и стала гладить меня по спине. Я слышала ее шепот:
– Все в порядке. Все хорошо, сокровище мое. Прости меня. Я для тебя – ужасная обуза, знаю. Но осталось уже недолго. Совсем недолго, сокровище мое, обещаю.
Моя сестра положила ладони мне на грудь. Я не хотела, чтобы она меня трогала. Я хотела бы чувствовать руки Джонни, слышать его шепот, наслаждаться его поцелуями.
Не знаю, сказала ли я об этом Магдалине. Наверное, да, потому что внезапно она отодвинулась от меня и заявила:
– Ты получишь то, что хочешь, милая. Бери его. И я совершенно не хочу знать, как это будет. – И вдруг, сев на постели, произнесла: – Знаешь, что мы сейчас сделаем? Поедем к Джонни.
Она всегда говорила «мы», имея в виду меня. Мне невольно вспомнилось, как Магдалина рассказывала о том, что в тяжелые времена ей хотелось, чтобы мама обняла ее. И что у нее никогда никого не было. Лишь я.
Мне стало стыдно за то, что я ей только что наговорила. Она ведь не виновата, что больна. Но и я не виновата в том, что влюбилась. Мне было девятнадцать! То, что в девятнадцать лет я влюбилась в парня, было совершенно нормально. Не могла же я остаток жизни выдумывать мужчин и показывать сестре, как они меня любили. Я хотела узнать, каково это, именно сейчас, в этот момент.
А потом, вернувшись домой, я могла бы сказать отцу:
– Теперь я знаю, чего тебе не хватало все эти годы. Прости меня, папа! Прости за те ужасные вещи, которые я тебе говорила. Прости меня за отвращение. Наверное, я испытывала отвращение только к самой себе. Но теперь все позади. Теперь я женщина. Я переспала с мужчиной. И это было чудесно.
Я ведь просто хотела жить. Жить, как все нормальные люди. С мужчиной, которого я люблю и который любит меня. Со стариком-отцом, который всем
